Филенко Евгений - Дарю вам этот мир

Рана заросла полностью на третий день, скрылась под лоскутом молодой чистой кожи. Как будто и не было ничего, как будто Панин так и родился с пятью пальцами на левой руке и без единого на правой.

Кое-как отлежавшись, отойдя от шока и вдоволь себя нажалевшись, Панин еще раз побывал в багажном отсеке. Нужно было навести порядок, уничтожить труп. Спихал в ворох пожухлую листву, спрыснул дезинтегрантом из ядовито-желтого с черными полосами баллона — над листвой закурился серый дымок без запаха, куча стала проседать, проваливаться сама в себя и прямо на глазах истаяла, словно кусочек сахара в стакане чая… Панин повернулся к мертвому зверю. На миг заколебался: он стоял над могилой частицы самого себя.

Превозмогая отвращение, Панин склонился над мордой квазифелиса. Наступив ногой ему на бороду и ухватившись пальцами здоровой руки за верхнюю губу, попытался расцепить пасть. Тщетно. Обливаясь холодным потом, Панин переждал, когда проснувшаяся боль снова отступила. Толкнул серую тушу носком ботинка.

И тогда из густого меха на брюхе вродекота показалась чья-то маленькая, с ноготок, слепая мордаха. Наморщила влажный заостренный носишко, подергала им воздух. И тихонько, жалко запикала, зовя на помощь хоть кого-нибудь.

Крохотный новорожденный вродекотенок. А рядом с ним еще двое — таких же.

Панин смертельно ранил их мать. Умирая, она свела с ним счеты. А может быть, просто обороняла будущее потомство до исхода сил, и тупая ненависть к чужаку на сей раз вовсе ни при чем?..

Теперь Панин был волен распорядиться судьбой детей своего заклятого врага.

Мысль о мести, этакой межрасовой вендетте, даже в голову ему не пришла. Он бережно препроводил детенышей по одному к себе за пазуху и унес в кабину. Там он устроил их в пустом ящике из-под посылки, куда предварительно навалил все той же листвы, а сверху бросил собственный шерстяной свитер. Потом сходил в багажный отсек и распылил дезинтегрантом труп квазифелиса.

Котята бестолково копошились в ящике, попискивали, тыкались мордочками в стенки. Они хотели есть.

Панин сгоряча затребовал от пищеблока порцию теплого кошачьего молока и не сразу сообразил, почему его заказ был немедленно и категорически отвергнут. Тогда он хлопнул себя по лбу, застонал от боли и, честя ни в чем не повинный пищеблок во все корки, добился от него обычного коровьего. Обмакнув в чашку палец, сунул его под нос одному из котят. Тот уткнулся носом в молочную каплю и, помедлив, старательно слизал ее узким красным язычком. Это было для Панина полной неожиданностью, потому что он, по правде говоря, в успех своей благотворительности не верил.

Котята лопали молоко, как ненормальные. Лакать они по младенчеству не умели, видеть ничего не видели, меры не знали и к вечеру нализались так, что могли лежать лишь кверху пузами. Но молоко в них не задерживалось. Прекрасный панинский свитер, совсем как новый, только слегка раздерганный на локтях, превратился в грязную тряпку. Едва только желудки у детенышей освобождались, как те немедленно поднимали истошный писк, требуя пищи…

У Панина не то от лекарств, не то от нервов, не то от новых хлопот поднялась температура. Голова шла кругом. Лишь очередная доза стимуляторов привела его в порядок. За делами он как-то подзабыл о своих переживаниях. Теперь, после смерти вродекота, перед ним стояла одна задача: уберечь котят. Выходить, приучить к незнакомой пище, лишь бы не оставаться совсем одному!

Он экспериментировал, заменив коровье молоко сперва на козье, потом на овечье. Но лишь под утро, когда пищеблок выдал ему чашку молока канны, ему удалось достичь некоторого успеха. Котята почувствовали себя сытыми, прекратили писк и возню, дружно свернулись в серые клубочки и уснули. Уснул и Панин — прямо в кресле, не отходя от ящика.

Разбудил его все тот же писк и отчаянное шебуршание. Так прошел день, другой…

Гордые земные красавицы канны и не подозревали о поистине вселенской пользе своего молока. Разумеется, в распоряжении пищеблока была лишь точная химическая формула, на основании которой он воспроизводил его, да и все прочие продукты, для чего использовал местную биомассу. Но так или иначе, котята стали спокойнее, больше спали, чем двигались. И росли, как на дрожжах. Вполне возможно, для Царицы Савской это было обычным делом, но Панин весьма удивился, когда к исходу четвертого дня малыши разом прозрели и довольно твердо встали на четыре лапы. Они нервно подергивали куцыми хвостиками и требовали еды. Привычно подставив им палец с густыми каплями молока, Панин ощутил отчетливое покусывание. «Ну уж нет, — пробормотал он. — Последнее я вам отдавать не намерен…» Он плеснул немного на дно блюдца и поставил в ящик. Котята жадно уткнулись мордочками в молоко, зафыркали, зачихали. Однако сообразительность вродекотов отмечал еще Грасс в своем отчете — и детеныши до исхода дня приноровились к новому способу кормления.

Жизнь Панина резко переменилась.

Отныне он не принадлежал себе. Три неуклюжие, вечно голодные тварюшки не особенно нуждались во внимании — была бы еда! — но все же получали его заботу в избытке. Панин жил по некому довольно плотному графику: кормление зверят, сбор биомассы, кормление, чистка ящика, кормление, сон. Лишь бы поменьше времени для рефлексий. Земля, Галактика — все это Панину давно уже не снилось. Все это было где-то в незапамятном прошлом, за тридевять земель. Может быть, даже и не с ним… Зато теперь он много разговаривал со своими питомцами. Чаще, понятно, ругал за перевернутое блюдце или за обгаженный ящик. Но тема значения не имела.

Однажды он проснулся оттого, что теплый мохнатый клубок угнездился подле его щеки. Сильно выросшие за последние дни котята опрокинули свое убежище, выбрались на свободу — и скорей-скорей вскарабкались на своего кормильца в поисках тепла и защиты от каких-то примерещившихся им опасностей. Может быть, они считали Панина своей матерью?

«Импринтинг» — кажется, так называлось это явление в книге славного У.Уолдо. Первый образ, который отпечатывается в пустой еще памяти прозревших детенышей, для них становится образом матери… Откуда детенышам знать, что этот огромный, теплый, вкусно и по-родному пахнущий зверь некогда убил их настоящую мать, хотя и сам не избежал наказания? Да и к чему это знание?

Скорее похожие на лопоухих крысят, чем на котят, они повсюду ходили за Паниным, путались под ногами, наскакивали на него из-за угла и повисали на штанинах, вонзив в плотную ткань кривые гвоздики зубов. Отчаянно протестовали, когда он запирал их, уходя за биомассой. Бурно радовались, когда возвращался. С молока понемногу перешли на мясо — хотя и тут поначалу не обошлось без желудочных расстройств. И росли, росли…