Роберт Шекли - Лавка старинных диковин (сборник)

– Это так мы собираемся попасть в Соседний Мир?

– Конечно. А какие еще есть способы?

– Что же вас до сих пор удерживало?

– Политика, – ответил фон Тюрендельдт. – И злая воля некоторых нежелательных элементов, окопавшихся в высших эшелонах власти. Вставайте, надо идти немедленно.

– А вы не пытались их как-нибудь убедить?

– Поверьте, все не так просто. Они очень хорошо охраняют проход в Соседний Мир. И не пропускают тех, кто не может доказать свою безусловную лояльность существующему режиму. А поскольку верховное руководство до сих пор не решило, какие доказательства можно считать удовлетворительными, охрана не пропускает вообще никого.

– Неужели все так безнадежно?

– Было бы безнадежно, если бы по пути сюда я не раздобыл одно действенное средство.

– И что же это за средство? – спросил Шекли.

– Вот оно! – И фон Тюрендельдт протянул коробочку, которую Шекли видел на шее Свирепого Варвара.

– Машина Орфея! – воскликнул Шекли.

– Я это называю шкатулкой Валгаллы, – возразил блондин. – Ну да, она музицирует, но только для маскировки своего истинного предназначения. Мой друг, на самом деле перед вами эффективнейшая пропагандистская машина. С ее помощью можно кого угодно убедить в чем угодно.

– Вы хотите сказать, что охрана Портала, послушав музыку, пропустит нас?

– Это кажется невероятным. Однако результат будет именно таким.

– Машину вам Варвар дал?

– Я его уговорил, скажем так. – Блондин постучал по кобуре на поясе, из которой выглядывал серый автоматический пистолет – парабеллум, судя по зловещей форме рукояти. – Дырка в коленной чашечке отменно располагает к сотрудничеству. Еще две пули в череп гарантируют нерасторжимость сделки.

Фон Тюрендельдт повел Шекли к лифту, который доставил обоих в пустой подвал – огромный, плохо освещенный, пестрящий запретами: «Только для персонала!», «Вход по пропускам класса ААА!», «Вооруженная охрана и псы-снайперы имеют право уничтожить нарушителя на месте!». Предупреждений было великое множество, грозных и очень грозных.

– Вы уверены, что мы правильно идем? – спросил Шекли.

– Путь вниз и путь вверх – один и тот же путь, – ответил фон Тюрендельдт пугающим шепотом.

Они приблизились к большой медной двери. На ней висела табличка: «Далее – вечное проклятие! Вас предупредили!»

– Ох, не нравится мне все это, – сказал Шекли.

Они отворили медную дверь и по лестничным маршам, а потом по скобяным лестницам спустились через большие помещения с бетонными стенами и мерцающими флуоресцентными лампами. Эти парковки пустовали, если не считать одного-двух забытых «БМВ». По мере продвижения путников слабело освещение, помещения встречались все менее ухоженные, с сором на полу, с плесенью на стенах, с паутиной в углах. Наверху время от времени лязгало, клацало или брякало; Шекли не удавалось понять по звукам, что там происходит.

Позади остался тюремный блок, разделенный на камеры с решетками. Там было сыро, зловонно и пусто, если не считать одинокого скелета в цепях; гримасничающий череп тянулся к источнику света, все к тем же мерцающим на потолке ртутным лампам. То была территория утраченных надежд и нарушенных обещаний.

– Это место вроде бы зовется Пучиной Отчаяния, – шепнул фон Тюрендельдт.

– Кажется, предложенный вами путь может привести лишь туда, где еще хуже, – заметил Шекли.

– Надо верить! Нельзя воспринимаемое считать истинным!

– А каким его следует считать?

– Все то, что мы здесь воспринимаем, суть предчувствие рока – независимо от результата.

– Это факт? – спросил Шекли с глубочайшим, хоть и никак не проявившимся внешне сарказмом.

Спустя какое-то время они заметили, что по их следам движется некто очень массивный. Шаги приближались и вселяли страх. А еще слышался скрежет когтей по бетонному полу.

– Не обращайте внимания, – посоветовал фон Тюрендельдт. – Поверьте, ожидание ужасного конца ужаснее самого этого конца, каким бы он ни был ужасным.

Они повернули за угол и едва не уперлись в чудовище. То был гигантский ящер, стоящий на могучих задних лапах. Передние лапы, маленькие, он держал перед грудью. Из кошмарной пасти выглядывали большущие треугольные зубы. Даже слабоумный узнал бы тираннозавра, одного из самых опасных исполинских ящеров, до сего момента считавшихся вымершими.

– Иногда конец бывает ужасней, чем ожидание его, – проговорил тираннозавр. – Мы это называем фактом воображения. Воображение – это процесс придумывания, а факт – реализация придуманного. И то и другое может научить нас кое-чему полезному.

– Например? – спросил фон Тюрендельдт.

Тираннозавр махнул левой передней лапой и длиннющим когтем распорол Тюрендельдту живот. Блондин со стрижкой «ежик» едва успел ахнуть от неожиданности, как его внутренности упали на пол, а сам он упал сверху. Ящер снял с кровавого трупа машину Орфея.

– Этот наглец никому не нравился, – задумчиво проговорил тираннозавр, – но все же он сделал кое-что полезное. – И ящер осторожно покачал машину Орфея на серебряной цепочке.

– И что за урок я должен из этого извлечь? – Шекли было не до изумления, у него очень болели ноги, да и вообще настроение оставляло желать лучшего.

– Преимущество фокального персонажа в том, что самое худшее всегда случается не с ним.

– Ну вот откуда такие речи, а? Ты же безмозглый ящер, извини за прямоту. Философствовать тебе не полагается.

– Между прочим, это твой интеллект решает, какие речи мне вести.

Интеллект Шекли принял вызов. Очевидно, дело в древ ней наследственности, подумал он. Тираннозавры считаются самыми умными из гигантских ящеров. Располагая мозговыми извилинами и противопоставленными пальцами, они изобрели сознание – и это в те времена, когда человек представлял собой трусливое лемуроподобное существо с ничтожными шансами на выживание. И если бы тот астероид не врезался в Юкатан и не уничтожил ящеров-исполинов, человечество вряд ли получило бы толчок к развитию…

Да, динозавры более не существуют – кроме вот этого. Но и его явно создал Боб в каких-то своих целях.

Далее Шекли предположил, что это, должно быть, самая последняя попытка Боба довести сюжет до желаемого финала. Вот только какого финала он желает?

Едва Шекли подумал об этом, как услышал музыку, и была она столь чудесна, что восхищение ею пересилило страх перед дальнейшим развитием событий. Он уже не скорбел по безвременной кончине Тюрендельдта. Сладостные звуки подчинили мозг Шекли своему волшебному ритму – упорядочивающему, умиротворяющему, гармонизирующему. Сами собой отпали ненужные мысли, словно перхоть под воздействием целебного лосьона.