Ирина Адронати - Марш экклезиастов

— Ребята! Я вот всё думал, что меня сюда привело… Искать? Так дуру эту, Грааль, и без меня нашли. («Она не дура», — тихонько прошептала Ирочка, но её услышал только я.) А тем более — вот сюда — зачем? Так вот, я понял. Яков Вилимович, вы с Ираидой у выхода у этого простились?

Брюс долго и внимательно рассматривал Криса. Я только сейчас разглядел, что они очень похожи чем-то — делаем поправку на эпохи, на привычки, на разницу в возрасте… Очень похожи. Думаю, они поняли друг друга ещё до того, как прозвучали слова.

— Одна бутыль крови осталась только, — сказал Брюс. — Этого страшно мало.

— Но попробовать можно?

— Попробовать — можно…

— Тогда уж вы дальше — без меня.

— Не заплутаешь в темноте?

— Не должен…

— Но ты понимаешь, что если и вернёшься, то не сюда и не сейчас? — тихо спросил Брюс. — А туда, к ней?

Крис рассеянно кивнул, сначала ему, потом нам всем, достал из футляра свой бесценный саксофон, помахал им зачем-то перед собой — и, не оглядываясь, пошёл к пещере. Теперь, особенно в свете костра, видно было, что нижняя часть скалы имеет форму и все черты черепа; пещера — это провал его безгубого рта. От лба уходила в небо корона из перьев. Крис вошёл в пещеру и мгновенно исчез. Через несколько минут донеслись первые ноты…

— …пей, японовская твоя душа, пей! Вижу, вижу, ты в печали. И я в печали. Только у тебя украли Её подарок, да и не тебе этот подарок был сделан, что я, не знаю? — а у меня Её саму украли, ты понимаешь? Ты чувствуешь разницу? Разницу между нами? А, где там…

Цунэхару и его спаситель, или похититель, или вообще непонятно кто, именем Эшигедэй — сидели в просторном чуме у камелька. Товарищ Эшигедея, при ближайшем рассмотрении оказавшийся стриженой девкой, был молчалив, зато сам Эшигедэй сыпал словами часто и много, что неприлично мужчине. Его извиняло то, что он был пьян и погружён в глубокое горе.

— Вот ты был кто? — простой деревенский самурай. А стал кто? — просто никто, пустой мешок, жулик, охотник за сокровищем, Вечный Японец. А я — кто? Вечный Нимулан, охотник за сокровищем, жулик, убийца, просмешник. Одно мы с тобой, одно и то же говно тёплое. А был я? — а был я богом, понимаешь ты, просяная душонка, богом! Локи меня звали, Гермес меня звали… и что? И где оно всё? Не-ту-ти! Кончилось! Распалось! Сожрали-с! выгрызли изнутри, как яйцо… Э-эх… пустотелые… наливай! Последнюю жизнь доживаем, так чего теперь?!.

В гнусную пластмассовую чашу ухнул поток густого тёмного вина, Эшигедэй взболтнул его, отхлебнул, передал самураю…

Эта ночь имела все шансы никогда не кончиться.

Наверное, никогда за всю свою долгую (и совершенно не утомительную) жизнь Брюс не испытывал бОльших сомнений, чем сейчас. Он по-настоящему даже не мог сказать, чем сомнения вызваны — поскольку привык к тому, что точные знания о предмете дают и точные руководства к дальнейшим действиям. А теперь…

Похоже было на то, что он — как и вся Вселенная, впрочем, — столкнулся с проблемой, для которой даже теоретически не было решения. Более того, неясно было — а стоит ли её решать?

Или, как сформулировал Иосиф Аримафейский, «всемогущий Господь сотворил-таки камень, который не смог поднять».

…С Иосифом и Ираидой они проговорили долго, ночь напролёт, и проговорили бы ещё, давно у Брюса не было столь чудесных собеседников, — но тут сгустились тучи, и стало ясно: наверху что-то происходит, вернее, вот-вот начнёт происходить. Беседу пришлось прервать на проблемах, не переходя к приятностям.

Брюс ушёл.

Суть дела, если коротко, заключалась в следующем: кто-то неторопливо и методично, из века в век, истреблял богов, зачастую переодеваясь в их шкуры. Похоже было на то, что сейчас он сожрал последних.

Сами боги долго не замечали этого — или не хотели замечать. Они существовали разобщённо, враждовали между собой, ревновали сами и раздували ревность в людях. И когда кто-то из них исчезал, или терял силу и влияние, или как-то странно, подчас глумливо менялся — другие это принимали, тайно злорадствуя. Так продолжалось долго, очень долго…

Нет, кто-то пытался привлечь к этому общее внимание, даже организовать что-то вроде сопротивления — но безуспешно. Более того, для них это плохо кончалось: что для Иблиса, что для Сатанаила-Прометея, что для Пана… Пан ещё легко отделался — ссылкой. Остальные получили по максимуму — от своих же.

Неведомый враг ликовал.

Мудрый Ньёрд на свой страх и риск проник в узилище Тхулку, чрезвычайно могущественного, но совершенно безумного старика-эронхая, вообразившего себя тысячеруким кальмаром; Ньёрд имел веские основания подозревать, что всё происходящее — дело рук (мыслей, снов, чар, магии) именно этого «хозяина бездны»; но оказалось, что старик давным-давно мёртв, а его следы оставляет кто-то другой…

Вскоре после этого Ньёрд проснулся в царстве мёртвых, так и не поняв, что с ним произошло.

Многим казалось, что повторяется история с Вишну: неизвестный пришелец покоряет некую область обитания, никогда не показываясь в своём истинном обличии и скрываясь за тысячью имён. Но про Вишну хотя бы было известно, что он существует — этот же паразит старательно делал вид, что его нет, просто нет, а что делается — делается само собой.

Больше всего это походило на чуму.

Бессмертные боги вымирали — целыми пантеонами.

Шанс уцелеть был только у тех, чья осторожность граничила с паранойей, кто сам притворялся невидимым или даже несуществующим. Но про них тем более нельзя было сказать, живы ли они — поскольку их и без того никто не видел уже много веков.

Судя же по тому, что происходит на Земле…

Ладно, мысленно махнул рукой Брюс, будем последовательны. Сначала вытащим оттуда Кольку… Голова хорошо, а полторы лучше. Что-нибудь спотрошим.

В его собственном «дорожном наборе» было пятнадцать чёрных свечек, в том числе три вечные. Мало ли что — понадобится оставить дверь открытой…

Но это не сейчас.

Он расставил свечки, расставил спасательный отряд — эх… гвардия народная, молоко с песочком… — ещё раз на всякий случай сверился с картой, чтобы не вышло, как у Стёпки (не виноват парнишка, рассуждал правильно, кто ж мог знать, что существует ещё один Ирэм — или как его, вот этот, вниз по склону, называется? — не заклятый, а просто брошенный) — нет, всё верно, на пути только океан и дальше уже пустыни, пустыни, пустыни…