Стас Северский - Боец тишины (СИ)

отвращение, а заметил в ее глазах одну лишь нежность. Нет в них прежнего страха и неприязни –

одно лишь ласковое веселье. Похоже, она, и правда, привыкла и притерпелась ко мне.

– Вольф, я долго думала и… Я задавала себе вопросы и… Вольф, я спрашивала себя, кто мне

ближе и дороже всех на свете? С кем я хочу быть всегда? С кем мне не страшно будет встретить

смерть? И у меня всегда был ответ… только один ответ – с тобой, Вольф.

Я просиял, еще не понимая, но уже радуясь.

– Ты что, правда?

– Правда, Вольф. Я вот проснулась и поняла вдруг, что… Я тебя больше всех, больше всего

люблю. А ты меня любишь?

– А ты что, не знаешь?

– Ты никогда не говорил мне, что любишь меня.

– Если бы я тебя не любил, – я бы не был изувечен и изуродован, а ты бы была мертва.

Агнешка резко вдохнула, закрыла глаза и упала мне на грудь, дрожа от страшных

воспоминаний. Я обнял ее, и меня забил озноб зверской страсти. Я охватил ее всю – такую тонкую,

такую хрупкую, нежную и чистую.

Глава 2

Солнце стоит высоко, а мы с Агнешкой так и валяемся в разворошенной постели среди

разметанных одеял и шкур. Мы смеемся, и счастью моему нет предела. Она снова обвила мою шею

188

гибкими руками, снова зашептала ласковые слова горящими губами и… я вдруг вспомнил, что уже

день, а дом еще тих.

- Постой, Агнешка… Стой… Они что, спят еще?

- Кто?

- Все… Все спят… Не порядок.

- Пусть высыпаются. Главное, что они нас не трогают.

- Нет, не положено режим нарушать.

- Вольф, ты больше не можешь? Не можешь, – так и скажи.

Я с отчаяньем посмотрел на прекрасную девушку. Охватил ее тонкую талию нетвердой рукой

и… сердце снова начало колотиться, прогоняя по венам крутой кипяток.

Глава 3

Я, тяжело дыша, рухнул на пол, на шкуры, и раскинул дрожащие от слабости руки. Агнешка

склонилась надо мной, сверкая глазами, и осыпала меня золотыми волосами.

- Ты такой бледный, Вольф…

- Я всегда бледный.

- Я же вижу, что ты… Я за тебя беспокоюсь.

- Не надо.

- Ты только скажи мне… Обязательно скажи… Слышишь, Вольф?..

Я было открыл рот, но она поцеловала меня… жарко и радостно.

Глава 4

Готтен аймаль! Я сейчас сдохну! Сдохну от всего этого счастья! Я лежу на полу в изнеможении,

а вокруг моей головы летает ее звонкий смех… а вдоль моего тела носятся солнечные зайчики от

ее зеркальца.

– Ты устал, Вольф… Я же вижу, что устал.

– Я не устал… я умираю. Отпусти меня с миром, Агнешка.

– Нет, расскажи мне сказку…

– Я тебе вчера на ночь рассказал…

– Она снова была про ядерные ракеты…

– Я только такие сочиняю…

– Тогда расскажи мне про ракеты, но так, чтобы было и про любовь…

– Что-то ты ко мне требования завышенные…

– Вольф! Ты обещал мне сказки на ночь! Исполняй обещание!

Что за день, никто из постели выбраться не может, несмотря на ясное солнце. Я вожусь с

Агнешкой, и все спят… все вокруг останавливается, когда я не гоняю Войцеха, когда не отрываю

Шлегеля от чтения, а Шведа от компьютера, когда не выспрашиваю о новых открытиях старика

Крюгера… Весь хутор затих, нигде ни звука… Ничего – сейчас всех на ноги поставлю, построю

и… и – в горы. Пора мне вспомнить о своем верном и вечном одиночестве.

Глава 5

Смотрю на хутор с высоты. Сонный Войцех дрова рубит, Эрих снова собрался на лыжах идти…

Возле дровяного сарая ошивается Агнешка – собак кормит… Вроде все в порядке, а что-то не то…

Все думаю про Норвегию и… про свое Отечество… Что-то с мной не так, словно в голове

мутится… мысли не ясные. Ничего, напьюсь вечером со Шведом – и порядок…

Глава 6

189

Открытые глаза англичанина затянуло смертью, словно окно инеем. Меня занесло песком,

словно снегом. Застрекотали винты вертолета, словно корявые ветки зацарапали в замерзшее

стекло. Зашипел окурок, прожегший мою кожу, или затрещало пламя в затопленной печи.

Занесенный надо мной клинок исчез, сон кончился, и прошлое отступило. Я открыл глаза и

присмотрелся к предрассветному сумраку за заиндевелым окном. Заносящий хутор колючим

снегом ветер взвыл и смолк. Стало так тихо, что я начал отчетливо различать ровное дыхание

спящей девушки. Каждый ее выдох греет мою грудь, но не изгоняет мороза, прокравшегося мне за

грудную клетку. Он вошел в меня вместе со стуженым ветром, когда Швед вспомнил русский. Он

напомнил мне, что… Сколько веревочке не виться…

Швед ничего такого в виду не имел – всего тренировался и упражнялся в русской речи. Только

именно тогда я серьезно задумался и загрустил. Не бесконечна ведь и моя веревочка. А когда я

сообразил, какой конец я вынужден выбрать, обрывая мою, еще вьющуюся, веревочку, – совсем

затосковал. Конец ведь ее не в крепких руках Игоря Ивановича. Моя веревочка кончается черт

знает в каком месте и черт знает с какими людьми, а мой начальник только касается ее – только

одного ее, строго отмеренного мной, отрезка… не конечного отрезка. Вот и выходит, что обрубить

свою веревку так, чтобы конец ее оказался не в чужих, а в его руках, обязан я… без его содействия

или давления. Я должен решиться и покончить… с задачей и с собой. Мне пора возвращаться в

Отечество…

– Вольф, ты проснулся?

Агнешка высвободила руки из-под тяжелых одеял и косматых шкур, чтобы тепло обнять меня.

Ее губы озарились ласковой улыбкой, глаза засветились нежностью. Я без особого воодушевления

отметил, что рассчитывал добиться от нее привязанности к себе, – не большего. А в итоге

добился… Она любит меня. Искренне любит, не забывая благодарить меня каждым взглядом не за

заслуги, а просто за то, что я есть. А я… Черт…

Я бережно отстранил ее, останавливая, и встал, одеваясь. Она чуткая – сразу заметила, что мои

руки перестали дрожать от страсти, что держать ее я стал так же твердо, как автомат. Она не

привыкла к моей холодности и не понимает, что происходит, – только растеряно смотрит мне в

спину.

– Вольф, ты уходишь?

– Объезжать территории пора.

– Еще солнце не взошло.

– Раньше поедем. Пойду коней седлать.

– Это не из-за меня, нет?