Пал Молнар - Последний долгожитель (Сборник)

Если любовь воскрешает, как солнце, тогда данное лицо (профессор поставил вопрос, и ответ не заставил себя ждать) — солнцепоклонник.

Слепой солнцепоклонник! Вот чертовщина! Если атот журналист и дальше во всем столь же последователен, просто не стоит тратить на него время. "Для солнцепоклонников я и в самом деле не могу создать кибернэроса, ни для слепых, ни для зрячих, я могу создать автомат лишь для тех, кто обладает естественными человеческими инстинктами", — ворчал Палевский, постепенно заинтересовываясь содержанием статьи. Дорнан, как было договорено с главным редактором, в начале статьи знакомил читателя с изобретением профессора, причем не скупился на похвалы гениальности и технической изобретательности автора. Стало быть, этим Палевский мог быть доволен. Он просто не понимал, какие еще могут быть возражения против его открытия. Дорнан задает вопрос: "И почему я все же утверждаю, что кибернэрос, — который как конструкция заслуживает всяческого одобрения, — по сути своей блеф, одурачивание народа, профанация и унижение человека?" И далее продолжает: "Человек — это звучит гордо", — писал Горький. Венец творения, как принято говорить. Самое развитое и сложное живое существо, Homo sapiens, как он себя называет. Можно ли низводить человека до уровня машины? Как же можно любовь, эту сугубо человеческую функцию, специфическую потребность удовлетворить без человека-партнера?"

"Ну, наконец-то, после множества возвышенных фраз хоть одно здравое суждение, которое можно проверить", — подумал профессор. Как бишь оно звучит: можно ли специфически человеческую потребность удовлетворить без человека-партнера? Чтобы упростить вопрос, он заложил в машину еще более доступную фразу. "Если человек специфически человеческую потребность удовлетворяет с помощью человека-партнера, то он…" Машина с привычной быстротой подсказала ответ — людоед.

Больше сомнений не оставалось: господин журналист защищает людоедов! Профессор поставил вопрос в несколько более усложненной форме: "Если человек удовлетворяет специфически человеческую потребность с помощью человека-партнера, но не является людоедом, что из этого следует?" Машина заработала медленно, она щелкала довольно долго, а затем дала сразу три ответа: а) его подвергают искусственному питанию, б) он гомосексуалист, в) он предприниматель, эксплуатирует чужую рабочую силу.

Профессор успокоился, но, чтобы лишний раз убедиться в своей правоте, поставил еще один вопрос в косвенной форме: "Если человек удовлетворяет человеческую потребность без помощи человека-партнера, кто он?" И снова получил три ответа: а) отшельник, б) онанист, в) в безлюдной глуши справляет собственные нужды.

Профессор продолжал читать статью.

"Любовная жизнь в ее современной форме — такое же проявление человеческой сущности, как и любая другая наша деятельность; любовь — это совокупность инстинктов, воплощенных в человеке, однако она значительнее слепого, неосознанного инстинкта живого существа, в ней заключается то, что возвышает человека над животным".

Профессор сначала проверил первую часть фразы с помощью ранее испытанной формулы: "если… то…". "Если любовная жизнь в ее современной форме является одним из проявлений человеческой сущности, — поставил он вопрос, — то человек в его современной форме…" "…животное", — прозвучало неопровержимое суждение машины. "Если именно любовь возвышает человека над животным, то любовь…" "…это мышление", — дала машина логически безошибочный ответ.

Профессор Палевский вздохнул. "Противоречия, сплошные противоречия в каждой фразе, ведь животное не способно мыслить", — торжествующе заключил он. Это такая ерунда, что логически мыслящему человеку даже не стоит ею заниматься.

Теперь он просто наугад выхватывал куски из статьи: "Если любовь красит нашу жизнь… то любовь…" "…лакмусова бумажка". "Если любовь — одно из высших проявлений души, то…" и "…любовь — это молитва", — поочередно проверял он утверждения Дорнана. "Если человек — это такое психологическое единство, в котором психика неотделима от биологии, то есть соединение тел невозможно без участия душ, значит…" "…любовный акт-это переселение душ, а сама любовь — основной догмат буддистской религии".

Очевидно, наш друг Дорнан в своем благородном порыве защитить справедливость прибег к поэтическим гиперболам, ибо трезвый машинно-логический анализ статьи привел профессора Палевского к фантастическим результатам. Вот некоторые из них:

"Любовь — это жареное сало на вертеле". Так расшифровала машина фразу Дорнана: "Какая-то неведомая и в то же время знакомая извечная стихия охватывает влюбленного, проникает в него, он чувствует себя так, словно огонь сжигает его, словно он растворяется в другом существе, которое поглощает все самое благородное в нем". "Любовь — щебетание птиц". (Расшифровка фразы: "Спонтанная песнь природы".) "Любовь — диссертация на историко-философскую тему". (У Дорнана: "Явление, возникшее в ходе исторического развития человека и вобравшее в себя его принципиальную суть".) "Любовь — игра в водное поло". (Соответственно в тексте: "Любовь облегчает тяжесть жизни, и мы как бы парим в ее среде, словно само счастье затеяло с нами шумную и веседую игру".) И так далее… Ответы следовали один за другим и все более неожиданные.

Дорнан чувствовал, что так он далеко не продвинется. Борьбу надлежало каким-то путем активизировать, вернуть проблему с небес философии обратно на землю, а одними статьями не сдвинешь дела с места. Кибернэросов следовало разоблачить и выставить на посмешище каким-то ясным и доступным пониманию каждого способом.

Ему помогла случайность. Как раз в это время в Париже начался Международный конгресс этических наук. По традиции его должен был открыть президент республики. Дорнан припомнил прием в Академии, и тут его вдруг осенила невероятная идея. А что, если вместо президента на заседание явится его кибернэрос? "Мировой скандал наконец-то откроет людям глаза", — ответил он себе.

Правда, вначале план казался неосуществимым. Ведь для этого требовалось устранить два почти непреодолимых препятствия: не допустить на заседание настоящего президента и как-то раздобыть кибернэроса, взять напрокат, наконец выкрасть, что ли, из музея, куда тот все же попал.

Но, сколь фантастической ни казалась Дорнану эта идея, она не давала ему покоя. А вдруг выйдет… Во всяком случае, он должен попробовать, решил журналист.

Вскоре Дорнан настолько сжился со своей идеей, что, даже не веря в се осуществление, все-таки отправился в Национальный музей на рекогносцировку. К своему удивлению, на месте кибернэроса он увидел лишь пустую витрину; президента куда-то забрали. Он обошел музей, но так и не нашел кибернэроса.