Константин Ситников - Еще одно странное дело полковника Зислиса

Девица поднялась и, обдернув бордовое платье, вихляя бедрами, двинулась мимо японца. Японец оторвался от газеты и проводил ее одобрительным взглядом. Зислис отхлебнул из бокала и бросил взгляд в крутящийся хрустальный шар над головой. В его дробящейся поверхности отражались все уголки заведения, и в одной из зеркальных граней был виден размытый быстрым движением бочкообразный вход в кабинет директора, и в нем, искаженный, как в кривом зеркале, то появлялся, то исчезал сам Власов Артем Артемович.

Зислис ждал. Девица взяла у стойки новый бокал и направилась обратно. Проходя мимо японца, она покачнулась на своих чудовищных каблуках и потешно замерла с переполненным бокалом в вытянутой руке. Японец, отложив газету, вдруг поднялся и что-то ей сказал. Должно быть, что-то очень смешное, потому что девица вдруг прыснула, опять прыснула и торопливо поставила бокал на столик, чтобы не расплескать. Японец немедленно предложил даме стул. "Не начинай любовных игр, пока не дождешься знака", вспомнил Зислис. Усмехнувшись, он мельком глянул в хрустальный шар.

И сразу забыл обо всем на свете. Власов был не один. Впрочем, того, второго, Зислис разглядеть не успел. Он тут же повернулся и исчез из поля зрения. Полковник обругал себя последними словами: черт, проглядел самое интересное! Сам виноват, нечего было пялиться на девиц.

В кармане пискнула рация.

- Видели его? - возбужденно заквакал в самое ухо Вася Скоробогатов. Ну и стахолюдина!..

Бросив что-то в ответ, Зислис сунул рацию в карман и принялся озираться. Черт его знает, что за планировка в этом ресторане.

Крутящийся шар отражал такие уголки заведения, в которые обычный взгляд не проникал, и Зислис, как ни старался, так и не мог понять, в чем тут дело. Может быть, в этом шаре отражался другой шар, отраженный в зеркале потолка?

Когда прорабатывали операцию по захвату Шведа, полковник детально изучил план заведения, но в нем были указаны только несущие стены, а тут, похоже, все подверглось перестройке...

появились временные перегородки... даже ширмы какие-то передвижные... Сыщики доморощенные, не могли точный план составить... И все же приватные кабинеты должны были, по-видимому, остаться на прежнем месте... Вот за этой бордовой портьерой коридор, а на противной его стороне и кабинетики...

Туда он и подался, Швед, голубчик...

Он снова увидел Власова в грани хрустального шара. Тот отдернул бордовую портьеру, и вдруг Зислису стала ясна вся эта механика с отражениями: в шаре было отражение зеркала, отражавшегося в зеркальной стене за его спиной. Он увидел, как отдергивается бордовая портьера одновременно в грани хрустального шара у себя над головой и прямо у себя перед глазами, и два директора кегельбана - один маленький, размазанный, другой в полный рост - явились ему. Артем Артемович был бледен и вроде как не в себе.

Он слепо, натыкаясь на стулья, двинулся к столику Зислиса.

Зислис сразу понял, что это действие "зомбина".

Он не стал дожидаться, пока зомбированный Власов выполнит свою программу, выскочил на ноги и, обогнув директора, который, потеряв его из виду, тупо остановился и теперь в величайшем изумлении смотрел на опустевший столик, поднырнул под бордовую портьеру и быстро оглядел длинный коридор. Из-под одной шторки пробивался свет, и он с уверенностью направился туда.

Вдруг показалось ему, что вся темнота из углов поползла ему навстречу... Сорок лет ожидания и страха спрессовались в эти сорок секунд... С чем встретится он там, за этой цветастой шторкой? Его рука на мгновение замерла... Но он тут же отдернул шторку и вошел.

Кабинет был крошечный. В нем стоял диван, стол и пара стульев.

Огромный человек лежал на диване, свесив голову и погрузив ее в ведро. Когда Зислис вошел, он поднял голову - могучий поток воды обрушился вниз, - и уставился на него одним-единственным глазом.

Это и был Швед. Голова у него была страшная - черная, обгорелая, с торчащим кольцом глазницы. Пиджак тоже был обгорелый, с оторванным левым рукавом, и в прореху торчала голая, обожженная рука.

Привстав, Швед совершил неуловимо быстрое движение голой рукой, и в ней оказался продолговатый серебристый цилиндрик. Оружие! Но это оказалось не оружие, а что-то вроде стила. Он принялся водить им в воздухе - и появился рисунок. Рисунок этот тут же растаял, но Зислис успел различить контуры человеческого тела.

Швед протянул цилиндрик Зислису.

Он явно спрашивал о своем брате и теперь хотел, чтобы Зислис отвечал тем же способом!

Он что, не может говорить? Может быть, у него повреждены речевые центры? Они обычно находятся именно в левом полушарии головного мозга... Человек с такими повреждениями нередко теряет способность к речевому общению... Но он по-прежнему может общаться при помощи рисунков, пиктограмм... или посредством пиктографического письма, которое задействует не левое, а правое полушарие!.. Японская письменность... сборник японской поэзии в квартире профессора Кропотова... японец за дальним столиком...

Эта цепочка выстроилась в мозгу Зислиса мгновенно, и позднее он говорил о ней не иначе как об озарении.

Швед с явным нетерпением протягивал ему цилиндрик-стило, но вместо того, чтобы пытаться изъясниться рисунками - Зислис и рисовать-то толком не умел, - полковник вызвал Васю и дал ему указание по рации. Через пару минут в коридоре послышался шум, и Вася Скоробогатов, размахивая пистолетом, втащил в кабинет упирающегося японца. За их спинами маячил насмерть перепуганный директор.

Увидав обгорелого великана, взиравшего на эту сцену с поразительным спокойствием, японец перестал верещать, и Зислис поспешил воспользоваться паузой, чтобы обратиться к нему с разъяснениями.

Перед ним иностранец с поврежденными речевыми центрами. Он нуждается в срочной помощи. Косвенные данные говорят в пользу того, что он знаком с японской письменностью. Их задача выяснить, действительно ли это так, и попытаться изъясниться с ним при помощи иероглифов. Это вопрос жизни и смерти. Вася, дружок, будь добр отпусти профессора Акутагаву... Ах, не Акутагава, а Хидеёси... и не профессор, а бизнесмен... тем паче... Ведь вы поможете нам, господин Хидеёси?

Японец поправил галстук. Он мог бы с полным правом отказаться...

Незачем было хватать за воротник и тащить... да еще и пистолетом угрожать... Но он привык уважать долг, и поэтому - только поэтому! - а не потому, что он подчиняется грубой силе, он согласен помочь. Он также объяснил, что они в Японии используют два вида письма: кана, в котором каждый иероглиф означает слог, и кандзи, в котором используются символы пиктографического характера. Что же он должен делать?