Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 11. Торгово-техническая лига

— Замолчи! — взвизгнул Т’хеонакс.

Он схватил командира своих стражников за крыло и указал на Дельпа:

— Арестуй этого предателя!

— Милорд… — Дельп отступил на шаг. Стражник замер в нерешительности, воины Дельпа угрожающе оскалились и взяли своего капитана в кольцо. С нижних палуб, переполненных наблюдателями, послышался ропот недовольства.

— Верховная Звезда мне в свидетели, — начал, запинаясь, Дельп. — Я ведь только предложил… я же знаю, что конечное решение принадлежит милорду адмиралу…

— И мое конечное решение — «нет», — провозгласил Т’хеонакс, словно забыв о так и не выполненном приказе арестовать капитана. — Я запрещаю как адмирал и как Оракул. Не может быть никакого соглашения между Флотом и этими… этими мерзкими… этими низкими, грязными, скотскими…

На губах адмирала запузырилась пена, его судорожно скрюченные, похожие на когтистые лапы руки взлетели над головой.

По строю дракхонских воинов прошли шорох и бормотание. Возлежавшие подобно крылатым леопардам офицеры сохраняли свое достоинство, но их глаза наполнились ужасом. Ланна-хи, не понимавшие слов, но угадавшие интонацию, сбились в кучу и крепче сжали оружие.

Толк быстро и негромко перевел.

— Очень не хочется такое говорить, — вздохнул Тролвен, — но ведь этот марева сказал правду, если его же слова применить к его же народу. Неужели вы серьезно думали, что две столь различные расы могут существовать бок о бок? Слишком велик был бы соблазн нарушить все клятвы и обещания. Мы улетим на зимовку, а они снова опустошат наши земли, снова захватят наши города… или мы сами возвратимся с зимовки, прихватив в союзники каких-нибудь варваров, соблазненных возможностью поживиться на ограблении Флота. Не пройдет и пяти лет, как мы снова вцепимся друг другу в глотки, кто бы ни сделал это первым. Так что лучше уж покончить с проблемой раз и навсегда. Пусть боги решают, кто тут прав, а кто не заслуживает права жить.

Он устало и как-то неохотно напряг мышцы, готовясь принять бой, если Т’хеонакс решит нарушить перемирие.

Но тут ван Рийн воздел руки к небу и заговорил. Подобно рокоту басового барабана, звуки его голоса раскатились по всей громаде флагманского плота. И приложенные было к лукам стрелы медленно вернулись в колчаны.

— Остановитесь и стихните. Какого хрена, подождите одну, мать ее в крыло, минуту. Я еще не кончил, я буду говорить. Вот у тебя есть какие-то зачатки ума, — кивнул он Дельпу. — Может, тут найдется еще одна-другая голова с мозгами, непохожими на протухший чай, который втюхивают покупателям мои конкуренты. Мне нужно сказать вам пару слов. Говорить я буду по-дракхонски, а ты, Толк, займись синхронным переводом. Я хочу объяснить вам, что дракхоны и ланнахи совсем не чужды друг другу. Все вы — одна и та же до предела тупая раса!

Уэйс судорожно вздохнул.

— Что? — прошептал он по-английски. — Но ведь циклы воспроизводства…

— Убейте этого жирного слизняка, — завопил Т’хеонакс.

— Стихни ты, — раздраженно отмахнулся ван Рийн. — Сейчас говорю я. Так вот! Садитесь все вы, оба народа, и послушайте, что сообщит вам Николас ван Рийн!

Эволюция диомедианской разумной жизни в значительной степени относится к области догадок — никто еще не удосужился заняться здесь раскопками. Однако, основываясь на общих принципах и местной биологии, можно со вполне разумной точностью описать ход событий.

Давным-давно в тропиках этой планеты имелся то ли небольшой материк, то ли большой остров, заросший густым лесом. Экваториальные области не знают долгих дней и ночей, обычных для высоких широт. В равноденствие солнце за шесть часов пересекает небосвод и затем скрывается ровно на те же шесть часов, в солнцестояние все объято полумраком — солнце ползет по самому горизонту, то чуть выше его, то чуть ниже. Идеальные — по диомедианским стандартам — условия для поддержания обильной, цветущей жизни. И вот в эту давным-давно прошедшую эпоху небольшой остроглазый хищный зверек, лазавший по деревьям, подобно земной белке-летяге постепенно обзавелся перепонками, помогавшими перелетать с ветки на ветку.

Но низкая плотность этой планеты делала ее неустойчивой. Континенты поднимались и опускались с прямо-таки непристойной торопливостью, за какие-нибудь сотни тысяч лет. Изменялось направление воздушных и морских течений; причем, по причине большого наклона оси, а также больших масс воздуха и воды, диомедианские течения переносят значительно больше тепла и холода, чем земные. Поэтому происходившие изменения климата затрагивали даже экваториальную зону.

Засушливый период превратил мощный древний лес в россыпь небольших рощиц, разделенных просторами почти безводной степи. Чтобы перемещаться между этими рощицами, наши псевдолетяги превратили свои перепонки в настоящие крылья. Будучи существами высокоадаптивными, они начали заодно охотиться на травоядных обитателей степи, а чтобы справляться с крупными копытными, им пришлось и подрасти. В свою очередь, более крупное тело потребовало больше пищи, поиски которой приводили этих летучих хищников в самые разные места — и на морское побережье, и в болота, и в горы. В то же самое время врожденная мобильность обеспечивала непрерывное внутреннее скрещивание, не давала им распасться на несколько различных видов. Любой из них мог за свою жизнь перебрать несколько типов окружающей обстановки, что заметно усиливало зависимость выживания от сообразительности, повышало ценность разума.

По какой-то неизвестной причине именно на этом этапе весь вид — или какая-то его часть, которой было суждено великое будущее — вынужденно покинул свою родину. Возможно, подвижки планетной коры разорвали континент на острова, неспособные прокормить большое количество животных. Или пересыхание этого континента зашло чересчур далеко. А может быть, краб или вобла насытились пальцами Поббла. Как бы там ни было, стаи постепенно смещались на север и на юг; процесс этот шел медленно, на протяжении сотен поколений.

Они нашли новые территории, изобиловавшие дичью, но зима в этих местах оказалась совершенно невыносимой. С приближением долгой тьмы приходилось возвращаться в тропики и пережидать там до весны. Но в отличие от земных перелетных птиц, отдаленные предки диомедианцев делали это не по зову врожденного инстинкта, они были уже достаточно сообразительны, чтобы научиться необходимому для выживания поведению. Жестокий естественный отбор, происходивший во время миграции, еще больше стимулировал развитие разума.

Но за разум всегда приходится расплачиваться — в общей продолжительности жизни растет доля, приходящаяся на детство. Мыслящее существо не имеет врожденной картины поведения, каждое поколение должно учиться всему наново, с нуля, а на это нужно много времени. Поэтому вид может стать разумным только при условии, если он сам либо среда его обитания создадут некий механизм, удерживающий родителей вместе, чтобы они могли защитить ребенка в период беспомощного младенчества и невежественного детства. Материнской любви мало, мать имеет более чем достаточно развлечений, опекая самоубийственно-любопытных детенышей, у нее просто не остается времени на добывание пищи и защиту от врагов. Необходима помощь отца, но что удержит этого самого отца, когда он удовлетворил уже свои сексуальные потребности?