Станислав Лем - Блаженный

- А ты напишешь, что автором был не просто Трурль, а Трурль цифровой электрический и алгоритмический?

- Я напишу всю правду, ручаюсь!

- Ага! Значит, напишешь, что ты меня запрограммировал, то есть выдумал!

- А разве нет?

- Ясно, что нет. Ты меня не выдумал, как не выдумал себя самого, ведь я это ты, только вне материальной оболочки. Я - Трурль информационный, то есть идеальный, то есть концентрированное выражение трурлеватости, ты же, прикованный к материальным атомам, - невольник чувств и ничего больше.

- Ты что, рехнулся? Ведь я - материя плюс информация, а ты - одна лишь голая информация, значит, меня больше, чем тебя.

- Если тебя больше, то и знаешь ты больше, зачем же спрашиваешь? Честь имею кланяться.

- Отвечай - или я выключаю машину!

- Ого! Так мы уже угрожаем убийством?

- Это совсем не убийство.

- Нет? А что, если позволено будет спросить?

- Ну чего ты ко мне привязался? Чего тебе надо? Я дал тебе свою душу, все свои знания и умения, а ты отдариваешь меня скандалами!

- Не напоминай мне о том, что ты дал, иначе мне придется напомнить о том, что ты с лихвою хочешь отнять.

- Ты будешь говорить или нет?

- Увы, не могу - учебный год только что кончился. Ты обращаешься уже не к директору, ректору и декану, а к лицу совершенно частному, которое собирается в отпуск. Буду принимать морские ванны.

- Послушай, не доводи меня до крайности!

- До встречи на отдыхе! Мой экипаж подан.

Ничего уже не сказал натуральный Трурль цифровому, а вместо этого, обежав машину вокруг, выдернул потихонечку шнур из розетки и через заднюю стенку увидел, как рой раскаленных проволочек потемнел, подернулся пеплом и погас. Почудилось Трурлю, будто оттуда, изнутри, донеслось чуть слышное хоральное "а-а-ах" - предсмертный стон всех Трурлей цифрового университета. Минуту спустя, в ужасе от содеянного, он хотел уже снова воткнуть штепсель в розетку, но при мысли о том, что скажет Трурль из машины, бессильно опустил руки. Вышел он из лаборатории в сад, да так поспешно, что это походило на бегство. Сначала он собирался присесть на лавочке под зеленой кибарбарисовой изгородью, где прежде, бывало, предавался размышлениям столь плодотворным, однако же передумал. Сумеречное сияние луны заливало сад и окрестности, но именно этот торжественный блеск досаждал Трурлю, напоминая о временах молодости, ведь спутник был дипломной работой его и Клапауция, за которую наставник их, Кереброн, отметил друзей на торжественном заседании в актовом зале. Мысль о мудром учителе, давно уже покинувшем бренный мир, каким-то странным, неясным для него самого образом толкнула Трурля к калитке, а потом - напрямик через поля и луга. Ночь была просто волшебная; жабы, подзаряженные, как видно, недавно, отзывались монотонным, наводящим дремоту кваканьем, а по серебристой глади пруда, берегом которого он шел, расходились отливающие глянцем круги: это киберыбы, подплывая к самой поверхности, чмокали воду снизу чернеющими в лунном свете губами. Трурль, однако, не замечал ничего, погруженный в какие-то мысли. Тем не менее его путешествие не было совершенно бесцельным, и он не удивился, оказавшись перед высокой стеной. За ее поворотом Трурль увидел тяжелые кованые ворота, приоткрытые как раз настолько, чтобы можно было пройти. За оградой было темнее, чем на открытой местности. Величественными силуэтами возвышались по обе стороны старинные надгробия, каких никто уже много веков не ставил. По их бокам, покрытым зеленоватой патиной, бесшумно сплывали листья, опадавшие с высоких деревьев. Идя по этой аллее, можно было проследить эволюцию не только кладбищенской архитектуры, но и физического строения тех, кто покоился вечным сном под стальными плитами. Минул век, а с ним и мода на круглые надгробные таблички, мерцающие фосфорическим блеском, наподобие циферблатов распределительных пультов. Он шел все дальше; каменные ряды плечистых гомункулусов и големов кончились. Он был уже в новой части некрополя и ступал все медленнее - по мере того как неясное побуждение, приведшее его сюда, становилось осознанной мыслью, его покидала отвага ее исполнения.

В конце концов Трурль остановился перед могильной оградой; она окружала гробницу, наводившую холод своей безупречно геометрической формой - плоский шестигранник, вмонтированный в нержавеющий цоколь. Трурль еще колебался, но его рука уже тянулась в карман за универсальным слесарным набором, который вполне мог заменить собою отмычку. Он отпер стальную калитку, затаив дыхание, приблизился к шестиграннику, приподнял обеими руками табличку, на которой простыми буквами было выгравировано имя профессора, и толкнул ее так, что она повернулась, как петля шкатулки. Луна скрылась за тучами - он не видел даже собственных рук; кончиками пальцев нащупал предмет, похожий на ситечко, а рядом - большую кнопку, которую не сразу удалось вдавить в кольцевую оправу. Он нажал сильнее и замер, испуганный собственной дерзостью. Но там, в гробнице, раздался какой-то шорох, ток пробудился, защелкали тихо реле, как утренние цикады, что-то внутри загудело и замолкло опять. Провода отсырели, подумал он разочарованно, а потом с облегчением; но в эту минуту в гробнице заскрежетало раз, другой, и старческий, дряхлый, но очень близкий голос отозвался:

- Что такое? Что там стряслось? Кто явился? И зачем? Что за фигли-мигли после вечной ночи? Дадите вы мне покой или нет? Неужели я должен ежеминутно вставать из гроба по прихоти первого встречного проходимца, кибербродяги, а? Смелости не хватает ответить? Ну, смотри, вот встану я, вырву доску из гроба...

- Го... Господин и Учитель! Это я... Трурль! - пролепетал не на шутку испуганный столь недружественным приемом конструктор, склонил голову и застыл в той самой смиренной позе, которую принимали когда-то ученики Кереброна под градом его справедливых упреков; короче, он вел себя так, словно в мгновение ока скинул с себя лет шестьсот.

- Трурль? - заскрежетал профессор. - Постой-ка... А, Трурль! Ну конечно! Я и сам мог бы сообразить. Погоди, каналья...

Послышался такой скрежет и скрип, как будто усопший уже начал срывать с петель крышку гроба. Трурль отступил на шаг и поспешно сказал:

- Господин и Учитель! Не волнуйтесь, пожалуйста! Ваше Превосходительство, я только...

- Ну, что там еще? Боишься, что я и вправду встану из гроба? Погоди, говорю, я должен расправить члены, а то у меня все занемело. Ого! Смазка совсем испарилась, ну и высох же я, ну и высох!

Действительно, эти слова сопровождались адским скрипом. Когда скрип утих, голос из гроба отозвался:

- Наломал, небось, дров, а? Напутал, напортил, напортачил, а теперь нарушаешь вечный покой старого своего учителя, рассчитывая, что он вызволит тебя из беды? Не уважаешь останков, которым ничего уже не нужно от жизни, неуч! Ну, говори же, говори, если даже в могиле нет от тебя покоя!