А. Фористер - Бухта страха

Манеринг задумался.

— Но в чем же здесь дело? — воскликнул он наконец. — Ведь лично у вас должно же быть какое-либо объяснение на этот счет! Туземцы приписывают все дьяволу, но ведь вы же не предполагаете его вмешательства?

— Нет, я не думаю… Но я полагаю, что в глубине этой бухты, в этой темной воде, может обитать какое-либо существо, пожирающее все живое. На самом деле, чем объяснить бесплодность вод в стране, где все дышит таким обилием. Тело Гаттона так и не всплыло на поверхность, хотя долгое время этого ожидали и внимательно наблюдали. Не дали никаких результатов и поиски тела, т. к. бухта слишком глубока.

В это время послышались шаги и они умолкли. На веранду вышла Андрью, радостная, сияющая красотой и здоровьем.

— Вы сейчас своим видом напоминаете мне вещих птиц. Чем это вы занимаетесь? Рассказыванием таинственных историй? — Ее глаза заискрились насмешкой.

Мужчины слегка улыбнулись и обменялись взглядами.

— Какая очаровательная мысль пришла тебе в голову, моя милая, подозревать двух взрослых мужчин в пристрастии к фантастическим сказкам?

Проговорив это, он подошел к жене и обнял ее, как бы стараясь защитить от чего-то. Шанон откашлялся.

— Вы должны простить мне, м-с Манеринг, что я так долго засиделся у вас, но я информировал вашего мужа относительно здешних условий торговли и мы так увлеклись, что не заметили, как пролетело время.

— Да, время позднее и вы должны непременно остаться с нами закусить. Правда, на ужин у нас нет ничего, кроме холодной говядины; вероятно, муж рассказал вам, на каких условиях мы наняли боев?

Она улыбнулась, приглашая гостя к столу. Но никакие уговоры хозяев не могли убедить молодого ирландца остаться ночевать, он уверял, что ему необходимо эту ночь быть дома. Учитывая двадцать миль скверного пути, хозяева не стали дольше удерживать своего гостя. На прощанье он обещал на этой же неделе заглянуть опять, если м-с Манеринг ничего не будет иметь против. В ответ на это молодая чета постаралась уверить его в своих симпатиях.

Шанон завел машину и пустил ее во весь ход. Манеринг понял, что он хотел удрать, как можно скорее, подальше от бухты.

Четыре дня спустя Манеринг с женой сидели на веранде за чаем. Был знойный полдень и они оба изнывали от жары и скуки. Вдруг послышался далекий шум мотора и вскоре сквозь прорубку деревьев они увидели приближавшегося Шанона.

— Алло! — весело кричал он. — Вот видите, я налицо, как обещал! — говорил он, вбегая по лестнице на веранду.

— У меня на завтра дела в бухте, а потому я буду просить вас приютить меня на ночь. Я знаю, вы стеснены помещением, но мне бы не хотелось тащиться в такую даль к доктору, у которого я обычно останавливаюсь, когда бываю здесь по делам. Могу я рассчитывать на вашу любезность?

— Что за вопрос? Мы так рады видеть вас! — говорил Манеринг, здороваясь с ним. — Идемте скорее пить чай, мы только что начали.

Шанон шлепнулся в одно из кресел и лицо его расплылось в довольной улыбке.

— Как приятно опять быть в вашем обществе, м-с Манеринг! Все эти дни я только и мечтал о том, как бы скорей попасть к вам, усесться уютно на веранде, пить чай… Вы не можете себе представить, как мы, холостяки, завидуем вашему счастью! — проговорил он, обращаясь к Джону.

— Вы знаете, я почти нигде не бываю, разве у доктора, но его трудно застать дома. Меня же никто не посещает, редко-редко заглянет кто-либо по пути передохнуть. В ближайшее время я ожидаю двух своих приятелей из Лагоса. Они приедут на несколько дней поохотиться на крокодилов. Прекрасные молодые люди. Я непременно затащу их сюда, показать вам.

— Я буду очень рада! Сколько вам положить кусочков, один, два? — спрашивала м-с Манеринг гостя, наливая чай.

— Один! Благодарю вас! Ну, как вы находите теперь Одугрей после недельного пребывания здесь?

Чашка расплескалась в руках Андрью при этом вопросе.

— Да, как вам сказать, м-р Шанон? Я просто затрудняюсь с ответом. Когда мы прибыли сюда, мне казалось, что это прелестнейший уголок в мире… я и сейчас так думаю… Только… почти с первого дня я почувствовала что-то отталкивающее во всей этой красоте, вокруг словно что-то таится, подстерегает нас, чувствуется какая-то жуть…

Манеринг обменялся взглядом с гостем.

— О, моя дорогая, — проговорил он шутливым тоном, — какие глупости ты говоришь. Ты заразилась суевериями туземцев и…

— Совсем нет, Джон! — нетерпеливо прервала она. — Я не придаю ровно никакого значения словам туземцев, но в этой глубине действительно таится что-то жуткое. Вы смеетесь, но в душе вы согласны со мной. Почему вы не позволяете мне подходить близко к воде с наступлением темноты? — Она на минуту умолкла. Но едва ее муж раскрыл рот, чтобы произнести что-то, она вновь заговорила.

— Подожди, Джон! Выслушай меня! Я еще не все сказала и я чувствую, если я не выскажусь, то сойду с ума… Почему ты не только не пускаешь меня, но и сам не подходишь к воде после захода солнца? Почему прошлый вечер, когда мы играли за домом и мой мяч покатился далеко к берегу, ты не хотел поискать его, оставив до утра? Ты не смеешь насмехаться надо мною, ты сам не лучше меня!..

— Андрью, дорогая, я и не думал насмехаться. Мне хотелось только рассеять твои болезненные мрачные мысли! — Нервная улыбка появилась на его лице и взгляд старался избежать глаз жены.

Андрью обратилась к ирландцу.

— О, как я ненавижу это место, м-р Шанон! Мы потеряли здесь нашу собаку, которую благополучно довезли из самой Англии. Джон думает, что она попалась змее в кустарнике. О, мой бедный старый пинчер, он был мне так дорог! — воскликнула она со слезами в голосе. — И я уверена, что он, несчастный, в бухте. Нет, нет, дайте мне закончить! — проговорила она, заметив желание мужчин возражать.

— За сутки до этого, ночью, когда мы уже были в постели, послышалось сердитое рычанье пинчера. Он всегда спал в корзине на веранде. Я тогда подумала, что это шатаются туземцы и попросила Джона посмотреть, в чем дело. Он вышел на веранду, взяв с собой электрический фонарь, так как ночь была страшно темна; еще с вечера все небо заволоклось тяжелыми облаками, и я думала, будет шторм. Я наблюдала, как Джон направлял лучи фонаря в разные стороны. Он окликнул меня и сообщил, что никого не видно вокруг, пинчера он тоже не мог найти, на веранде его не было. Едва он кончил, послышался злобный, удалявшийся в направлении бухты лай пинчера. Джон стал свистать и звать его, но он продолжал лаять. И вдруг лай сменился страшным визгом ужаса и боли, почти человеческим стоном, смешавшимся с громким шумом расплескиваемой воды и затем все смолкло. Джон ничего не предпринимал, он стоял на веранде, вместо того, чтобы немедленно броситься к бухте. Когда он вернулся, я умоляла его поискать бедного пинчера, хотя я знала наверняка, что его уже нет в живых. Джон не пошел. Он не оправдывался, нет! Пробормотав, что в такой темноте ничего не найдешь, он улегся в постель. Это была наша первая размолвка, и я всеми силами моей души ненавижу это место.