"На суше и на море" - На суше и на море. Выпуск 9 (1969 г.)

Оказывается, все эти двадцать пять лет он не торопился с публикацией своей работы, которая должна была перевернуть многое в представлениях физиков. Конечно, то, что он говорил, теперь мало напоминало наш разговор в блиндаже. Эго была уже «корректная», математически глубоко обоснованная теория.

По крайней мере так охарактеризовал ее первый из выступавших после доклада доктор физико-математических наук, профессор М. М. Протодьяконов, один из руководителей Института физики Земли Академии наук СССР.

Один за другим говорили физики. И ни один из них на этом заседании физической секции, которая состоялась в старом здании Московского университета, не выступил против теории, впервые услышанной мной двадцать пять лет назад.

Но оказывается, не только мне она стала тогда известна.

В конце заседания профессор Л. А. Дружкин сказал, что более двадцати лет следит за развитием этой теории.

Московское общество испытателей природы приняло решение опубликовать эту новую теорию микрочастиц.

Как-то ее воспримут ученые во всем мире?

Мне известен только один случай, когда крупнейший современный физик де Бройль, многие годы утверждавший, что невозможно наглядно объяснить происходящие в элементарных частицах процессы, взошел на кафедру Сорбонны и объявил, что все эти годы ошибался. Его пытались отговорить, урезонить, но он стоял на своем, перейдя в лагерь тех, кто искал ответа на загадки строения вещества не только в математических формулах, но и в наглядных картинах.

Помню, что сидевший рядом со мной редактор издательства «Мысль», не зная о моей былой встрече с докладчиком, шепнул:

– А ведь он немного похож на молодого Эйнштейна.

Конечно, на молодого он уже не походил. Я-то докладчика видел молодым!… Но что-то в нем было такое, что позволило моему редактору верно подметить сходство.

Наше знакомство с Ильиным возобновилось. Мы часто и много беседовали.

Я понимал, как нелегко ему будет убеждать скептиков и опровергать противников.

Под впечатлением возобновленного знакомства я пошел к своему старому другу, с которым когда-то изобретал танкетку-торпеду, - к академику Осипову.

Четверть века мы с ним шли каждый своим путем. Я писал книги, а он… О его делах, пожалуй, лучше всего скажет то, что он уже и Герой Социалистического Труда, и лауреат Ленинской премии, и академик… Словом, он мог бы быть героем любого из моих фантастических романов, живой, энергичный, изрядно поседевший, но по-прежнему подвижный, с огромным лбом и мефистофельским профилем.

Я знал о былых увлечениях моего друга. Он когда-то мечтал свести воедино все поля: и магнитное, и гравитационное, и инерционное. И подходил к этому вопросу как инженер-электрик, спроектировавший на своем веку немало машин.

Я рассказал ему о новой теории микрочастиц.

– Слушай, - сказал он. - Ты же писатель-фантаст. Ты должен экстраполировать, представить себе, что из всего тобой услышанного следует.

– Хорошо, - ответил я. - Хочешь, я напишу, будто бы ты заинтересовался этой теорией и решил применить ее в жизни.

Он расхохотался и хлопнул меня по плечу:

– Валяй, Саша. Обещаю, что если ты напишешь так, как надо, то я пойду вместе с твоим лейтенантом в бой.

Вот каким образом в этот реалистический рассказ вошла фантастическая мысль. Я получил право представить себе моего академика, ринувшегося в бой за…

За что мог ринуться в бой такой человек, как он? За теоретические представления? Нет, не такого он был склада. Он, создавал действующие машины, которые делали переворот в технике.

Итак, прежде всего академик должен был встретиться с моим фронтовым знакомым.

И они встретились.

Кабинет академика помещался в старинном особняке. Еще при мне ученый приказал убрать все стыдливые экраны, прикрывавшие живопись и деревянные украшения стен. В окнах остались цветные витражи. Но все это не мешало неистовому директору института. Здесь он предавался своим мыслям, беседовал с теоретиками, здесь же разносил незадачливых начальников цехов и лабораторий.

Сейчас он ходил по кабинету, очевидно взволнованный.

- Вы понимаете, что придумали? - строго спросил он, останавливаясь перед гостем.

Гость, низенький и пополневший человек, всегда вскакивал, когда перед ним стояли. Он был так воспитан. Академик никак не мог его усадить.

- Слушайте,- заговорил академик. - Вы сами не понимаете, что придумали. Кружочки? На них электрические зарядики? Видите люстру под потолком? На внешнем ободе шесть ламп, на внутреннем пять. Во время войны внутренние лампочки у нас были синими. Другой знак зарядов. Понимаешь? Это же модель вашей микрочастицы!…

- Вы совершенно правы, - вежливо согласился гость.

- Сидите, сидите. Стоять перед другими академиками будете, которые к ответу притянут.

- Я готов.

- Так вот. Видите эту люстру? Давайте ее разломаем.

- Как разломаем? - опешил теоретик.

- А так. В девятнадцатом веке были известны энергетические процессы, которые протекали только на молекулярном уровне. В нашем веке ученые проникли в глубь атомного ядра и извлекают уже энергию не химических, а внутриядерных связей.

- Да, конечно.

- А у вас кольца как связаны?

- Это точно подсчитано. Энергия связи, скажем, протона в пятьдесят шесть миллионов раз больше, чем энергия его аннигиляции.

- Вот именно. Вот отсюда и плясать будем. Так какая это энергия?

- Энергия внутренней связи микрочастицы.

- Не можете выговорить. Это же не химическая, не атомная энергия, ЭТО ВАКУУМНАЯ ЭНЕРГИЯ.

- Пожалуй, вы правы.

- Значит, можно поставить перед собой задачу не только убедить почтенных старцев, что микрочастицу можно представить так устроенной, как эта люстра под потолком, а найти способ люстру разломать на части и выделившуюся энергию использовать. Это, брат, уже будущее человечества! Об этом не думали?

- Я не позволял себе об этом думать. Я ставил себе только одну главную задачу: дать стройную теорию, согласованную с результатами опытов.

- А со мной надо идти дальше! Атаковать микрочастицу. Если люди, сообразив, как велика энергия внутриядерных связей, стали ее освобождать и открыли новый, атомный век, то теперь… Понимаешь, что теперь?

Гость был ошеломлен ураганом мыслей, низвергнувшихся на него. Казалось, он сам создавал циклон, который должен был перевернуть былые представления, а теперь этот циклон вырывался из-под его контроля, и теоретик чувствовал себя увлеченным бешеным вихрем.