Михаил Башкиров - Реликт

В конце концов окажется, что Федора надо везти в больницу, а он по дороге дух испустит… Но скорее всего, фельдшера и не найдешь: уехал куда-нибудь на конференцию или в район вызвали…

Да и кто просил, кто просил? Если бы бабка хоть словечко вымолвила, а то ведь смирилась уже, да и Федор, наверное, смирился… И зачем вмешиваться, зачем мешать?

Нет, надо возвращаться. Вон и погода портится. Зачем горячку пороть, может, он уже там готов, а протопать сорок километров и олух может. Только вот зачем? Все равно скажут, что сбежал, бабку беспомощную одну бросил, покойника испугался.

Нет, надо же, чуть стайером не заделался.

Андрей поднялся с колоды, закинул на плечо сумку и, еле передвигая ноги, тронулся в сторону мертвой деревни, в сторону мертвого Федора.

А может, я этих паршивых волков испугался — тех, что поблизости видели с Семеном Карповичем, — хотя какие волки днем, да и не зима еще, чтобы жрать им кого попало. Нет, все дело в том, что нет в этом «героическом» броске смысла. Нет, и все.

Да и небо затянуло, сейчас снег пойдет.

Андрей пересек пустой двор — даже собак не было видно. Прихрамывая, взобрался на крыльцо. В сенях остановился и долго разглядывал давно некрашенную дверь с большой самодельной ручкой…

Войдя в комнату, тихонько повесил сумку на гвоздь, прислушался. Ни звука, только нервно стучат часы на буфете. Он приблизился к спальне, заглянул. Хозяйки не было. Федор дремал. На голове у него лежало мокрое полотенце, лицо потемнело, веки набухли, громадные руки безвольно вытянулись вдоль тела. Дышал он с трудом, как бы подымая грудью пудовое одеяло.

Андрей на цыпочках вышел от Федора и замер. Взгляд его наткнулся на фотографию в резной рамочке. Он подошел поближе.

А ты бы побежала? Если бы он тебе был чужой, да и вообще никому не нужный. Побежала бы?

Она смотрела на него с презрением.

Андрей отвернулся, сделал два шага к раскладушке, но передумав, осторожно приоткрыл дверь и выскользнул на крыльцо.

Начало пробрасывать снегом. Небо вдавилось в сопки. Ветер заметался по двору. Клочки сена прижались под стену амбара.

Андрей застегнул куртку, надвинул поглубже шапку и, глядя под ноги, поплелся в зимовье. Хозяйка была там — возилась с печкой. Андрей вытер сапоги о толстую тряпку, расстегнул куртку и уселся на край скамьи рядом с прикрученным сепаратором. Хозяйка посмотрела на Андрея, вытерла руки о край подола и спросила:

— Уже, милок, наработался?

Андрей стянул с головы ушанку, положил ее перед собой на узкий стол, развязал бантик тесемок.

Хозяйка отвернулась и застучала чугунками.

— Может, за фельдшером сбегать? — сказал Андрей громко. — На центральную усадьбу?

Она живо повернулась и уставилась на него неподвижными, вылинявшими, бессмысленными глазами.

— За фельдшером, — повторил он. — Понимаете, за фельдшером!

— А скотину кто кормить будет? — спросила она, надвигаясь на Андрея. — Ты же обещался.

Андрей прижался спиной к стене. Задетый его локтем сепаратор лязгнул.

— Как обедати — так первой, а как подмогнуть по хозяйству, так в кусты!

— Ладно, ладно… Успокойтесь…

— То-то… — хозяйка вернулась к печке и энергично загремела чугунками.

Ему стало нестерпимо душно, и он, навалившись всем телом на тугую дверь, вырвался во двор.

Ветер стих. Повалил крупный снег. Он степенно ложился на землю, на черные доски, на крышу зимовья.

Андрей закрыл глаза, подставив лицо под снегопад, и побрел к дому. Но дойдя до крыльца, опять остановился. Посмотрел на часы. Светлого времени осталось в обрез. Он потрогал ноющее колено и вышел за ворота.

На сером фоне долины медленно скользили хлопья, и казалось, они светятся изнутри. Дальних сопок уже не было видно совсем. Квадратными пятнами темнели молчаливые избы, и где-то там, должно быть, уже белела дорога, по которой два дня назад уехал Семен Карпович…