Кристофер Прист - «Если», 1995 № 08

В природе господствует примат вида, и ей безразлична судьба индивидуума. Есть вид, на сохранение которого (или на несохранение) и действует природа. Человечеству надо было пройти колоссальную духовную эволюцию, чтобы понять ценность единичной жизни. Для этого потребовалось чуть ли не сто тысяч лет — кажется, столько, сколько человек существует.

Он получил от природы в дар превосходный мозг, интеллект — мощнейший аппарат для выживания вида. Представим только себе, в какую пропасть мог зайти с его помощью человек, не имея этических подпорок. Человечество живет и развивается путем проб и ошибок. Неудачно? Начинаем исправлять. Идет не просто процесс на элементарном уровне, идет приспособление, чтобы выжить. На определенном этапе требовалась система запретов («не убий» и т. п.), которая, пройдя длительную историческую фазу, кстати, не утратила своего значения до сих пор. Но началась и другая фаза: человек имеет право. Декларация прав человека, другие законоуложения, кодексы, институции, эти права закрепляющие, — это тоже составные системы выживания. Эволюционный вектор привел к идее ценности не только вида, но и индивидуума. Это огромное завоевание, не будь которого, человечество могло быть истреблено, самоуничтожено в нескончаемой войне всех против всех. Вспомним войны, которые велись по 30, 100 лет всего лишь несколько веков назад.

Значит ли это, что человек будет привержен только добру? Нет, поскольку в нем намешано всякого. И в пределах одного вида возможны тоже крайние варианты: блаженные и злодеи. Между ними — ошеломляющее разнообразие людей, типов личности. Вот здесь и важно горнило отбора, действующего на уровне культуры. В обществе, например, есть профессиональные ниши «отбора». Скажем, люди с предопределенностью творить добро идут в религию. Математика, философия, психиатрия привлекает лиц шизоидного склада. Всякий тип личности может найти свою нишу и реализовать потенции в социально приемлемых рамках.

Интересные исследования провели американские психологи, выявляя с помощью специальных тестов возможную склонность людей к асоциальным действиям, их врожденную агрессивность. Оказалось, что таковых больше всего среди полицейских и… педагогов. Может быть, результаты всякого рода тестирований далеко не абсолютны, особенно спорным выглядит второй вариант «врожденного агрессора». Хотя, если видеть своего рода «агрессию» в желании властвовать над умами других, видеть психологическую зависимость кого-то, подавлять своим авторитетом, результаты тестов не покажутся ошеломляющими.

В свое время В. П. Эфроимсон подвергся особенно большим нападкам как раз за размышления на тему генетики преступности. Речь идет, как заметил ученый, не о противопоставлении социальных факторов наследственности, а об отклонении от нормального генотипа, которым преступность в значительной мере порождается. Есть набор синдромов, аномалий наследственной конституции, дефектов хромосомного аппарата, оказывающих властное влияние на формирование личности, которые создают, так сказать, группу риска. Реализация тенденции зависит от социальных условий.

Ученый анализирует данные ряда исследователей разных стран о частоте преступности второго близнеца (при преступности первого) среди пар однояйцевых и двуяйцевых близнецов. Первые имеют идентичные генотипы, вторые отличаются примерно на половину генов. Так вот, среди однояйцевых близнецов (в случае преступности одного) становятся преступниками две трети «напарников». Этот показатель много ниже (примерно четверть случаев) при неполном генотипическом сходстве близнецов двуяйцевых.

Разумеется, не все люди из группы риска становятся преступниками, особенно если общество не толкнет их на этот путь. Но ученый предлагает задуматься и над тем, что вкладывает общество в понятие «преступник». И здесь, замечает автор, напрашивается вопрос: что общего между профессиональными преступниками, нередко тупыми, примитивными, с их легко удовлетворяемыми страстями, и иными властителями, повелителями народов, завоевателями, партийными боссами, всеми теми, кто оказывается на вершине социальной лестницы?

Нечто общее есть, считает Эфроимсон: это бессовестность. А разница в деяниях определяется возможностями, которые у правителей значительно богаче. Масштабы их преступлений могут охватывать сотни тысяч и миллионы человек, тогда как бытовой преступник убивает или грабит единицы. Нередко решающим фактором социального успеха личности оказывается именно бессовестность, хотя и энергия, целеустремленность, наконец талант роль тоже играют. Можно надеяться, что естественный отбор и отбор социальный начнут когда-нибудь совпадать. И главным фактором социального отбора станут не честолюбие, жажда власти, жестокость и та самая бессовестность, а готовность к «взаимной помощи», которая и помогла некогда животным достичь «наивысшего положения в соответственных классах».

А не слишком ли много бед принесли человечеству «бессовестные»? Убрали из популяции самых нравственных, способных, честных? Если смотреть на происходящее глазами биолога, генетика, эволюциониста, ответ может звучать оптимистически. Все частоты генотипов, характерных для популяции, должны восстановиться — для этого потребуется более двух поколений (в генетике одно равняется примерно 25 годам). При нормальной, разумеется, с точки зрения биолога, ситуации, без вой и геноцида. Требуется лишь естественный, а не искусственный отбор, когда все люди имеют равные шансы на воспроизведение, рождение и воспитание потомства.

Природа одарила каждого из нас многочисленными способностями, мощным и проницательным разумом. Попробуем с ее помощью различить добро и зло, понимать их и устремляться к первому.

«Отбор естественный и социальный шли в далеко несовпадающих направлениях, если не сказать — противоположных. Нередко главными факторами социального отбора были честолюбие, властолюбие, жестокость, беспринципность.

Социальный отбор лишь в слабой степени шел по признакам энергии одаренности и нередко, как, например, свидетельствуют биографии миллиардеров, шел и на способность к хищничеству.

Истребление Наполеоном пленных в Яффе оправдывали необходимостью. Но его этическая сущность раскрывается посылкой им в период послетермидорианской безработицы прошения о принятии на русскую службу. Тем не менее корсиканец позднее взывал к патриотизму французов столь же успешно, как австриец Шикльгрубер — к патриотизму немцев.

Обжора в состоянии съесть несколько обедов; даже Распутин, падишах или султан имели все же ограниченное число любовниц, и только одна из страстей ненасытна — властолюбие. Оно победило самого Наполеона. Именно властолюбие породило наибольшее число преступлений. Эйхман, убийца шести миллионов, как выяснилось на суде, не был антисемитом, однако величайшей гордостью его жизни было то, что он, лейтенант, однажды как равный участвовал в заседании среди одних лишь генералов.