Владимир Михайлов - День, вечер, ночь, утро

- Пожалуйста. Поставить музыку?

- А ты не привез ничего оттуда? Хоть бы послушать, что и как там исполняют...

- Нет, - он развел руками, - собирался наспех. Да ты скоро услышишь все на месте.

- Знаешь, - сказала она, - я не полечу, - и выпила вино.

- Ты...

- Я решила. Так будет лучше.

В наступившей тишине жужжание часов казалось оглушительным. Александр взял стакан и медленно водил пальцем по его верхней грани. Раздался печальный, пронзительный звон; стакан запел. Кира повела плечами.

- Что же, правильно, - сказал Александр почти беззвучно, глядя мимо нее. - Риск слишком велик.

- Не поэтому, - ровным голосом возразила она.

- Почему же?

- Не знаю... Это не нужно.

- Кому?

- Никому. Тебе.

- Ну, - запальчиво сказал он, - мне лучше знать!

- Ты просто не подумал как следует. Со мной тебе не станет легче. Вдвое тяжелее.

- С чего бы это?

- Очень просто. Ведь там я не смогу жить так, как здесь.

- Куда лучше!

- Ведь работать всерьез я там не сумею!

- Мало ли на свете дел? Главное - оставаться самим собой. Вот я, например.

- Нет, и ты тоже не тот. Совсем не тот.

- Ага, хуже?

- Нет. Но - другой. Да ты и сам знаешь... Ты привез туда открытие. А с чем приеду я? Мои дома не доживут до той эпохи. А начинать сначала в сорок лет - смогу ли я? Будут ли силы?

- Ладно! - Александр махнул рукой. Не станем дискутировать. Все решено и чудесно. - Он отвернулся, но не смог сдержаться: - Если бы ты по-настоящему любила...

- Молчи! Вот если бы я не любила - тогда я могла бы и не рассуждать об этом. Я ведь не очень честолюбива, и создать что-нибудь настоящее мне хочется в первую очередь не ради себя. Я полетела бы, не колеблясь: как-никак интересно посмотреть, что происходит там, в будущем. Будь ты мне безразличен, я не стала бы бояться, что тебе со мною станет тяжелее. А так оно и будет. Я чувствую, что моя вершина - еще впереди, и не хочу, чтобы нас обоих всю жизнь терзала мысль, что я ее так и не достигла. А там мне до нее не добраться.

- Да почему? - взорвался он и вскочил на ноги. - Почему? Как ты не понимаешь, что здесь тебе тоже будет недоставать меня, а там - вдвоем - мы станем вчетверо сильнее?

Кира молчала, и со стороны могло показаться, что она анализирует его слова, стремясь поверить им. На самом же деле она просто прислушивалась к голосу логики, и голос этот говорил ей то же, что и раньше. Через минуту она покачала головой:

- Такие - вдвоем - мы не станем сильнее. Наоборот...

- Чушь. Прости, конечно... - спохватился он и поставил бокал на стол, сильно стукнув донышком.

- Не будем спорить, Алька. Прекрасно черпать силы в любви: я - в тебе, ты - во мне. Но сколько этих сил понадобится, чтобы справиться со всем: с тоской о своем деле, своем времени...

- Хроностальгия, - проговорил он.

- Что?

- Так это называется. Болезнь. Тоска по своему времени, по своей эпохе. Но не есть ли это...

- Видишь, даже название есть...

- Я говорю: не есть ли это всего лишь неизбежная тоска о детстве, посещающая порой каждого? Но разве...

- Да, черпать силы в любви. Но, чтобы черпать, надо откуда-то браться этим силам? Я готова отдать тебе все, и если ради тебя надо лететь и погибнуть - я полечу без слов. Но не погибнуть, прилететь, быть с тобой и ощущать, как с каждым днем будет иссякать то, ради чего все сделано, это ужасно. Ведь у нас только и есть, что наше дело...

- Как оно может иссякнуть?

- Что же останется от меня там? Любовь - не только объятия, это знает каждый пятнадцатилетний. Нужная тебе я - это еще и то, что я делаю, что думаю, и - как делаю, как думаю... Но ведь там я буду делать не то, и думать не так, и это уже не буду я, которую ты любишь. Хуже, слабее, неопределеннее... И жить так, ежедневно видеть, как другой нуждается в твоей поддержке, - и не уметь поддержать его - вот что ожидает каждого из нас. Я не хочу убить любовь своими руками. А это значит: у нас нет дополнительного источника сил - общей эпохи; и мы должны остаться каждый в своем времени.

- Вот тут-то она и кончится, - сказал Александр мрачно. - Другое дело, если бы я не возвращался и ты сохранила бы меня в памяти таким, каким я был до старта - на вершине. А сейчас...

- Я очень, очень благодарна тебе. Ради меня ты пронизал время в обратном направлении, совершил подвиг...

- Не надо; я тоже давно переболел честолюбием, и мне нужны не титулы. Но только... Признайся, Кир: может быть, ты просто побаиваешься? Тут ты права: жертвы будут.

- Ну, хорошо, - согласилась она. - Пусть все дело будет в том, что я испугалась. Струсила. Не решилась. Это тебя устраивает?

Александр не ответил; оба замолчали, чувствуя, что продолжение разговора приведет к ссоре, а никто из них не хотел ссоры, которая должна была бы продлиться пятьсот лет - и еще сколько-то. Потом он взглянул на часы.

- Еще много времени. Займемся чем-нибудь?

- Хочешь почитать?

- Нет смысла, - отказался он. - Лучшее из того, что сейчас написано, я могу прочесть и там. А остальное не стоит. Лучше шахматы.

- Слишком сложно. Не могу думать сейчас.

- Что еще можно придумать?

- Крестики-нолики, - подумав, сказала Кира и улыбнулась. - Как в детстве. Глупо?

- Как и все остальное, - проворчал он. - Давай.

Они играли в крестики-нолики, рисуя на бумаге одну табличку за другой. Кира выигрывала чаще. Внезапно Александр отшвырнул карандаш:

- И все-таки не понимаю...

- Что тут непонятного? - Кира отозвалась сразу: каждый миг она была готова к продолжению разговора, отлично понимая, что Александр все еще не примирился с ее решением. - Ты предлагаешь мне великолепный медовый месяц. Но он кончится; мы очнемся - и пожалеем, что возврата нет.

- Медовый месяц? Ошибаешься. Войти в ту жизнь - это будет не так-то легко. Это... Но ты решила окончательно?

- Да, - сказала она, взяла карандаш и поставила крестик.

- Тогда скажи: почему раньше женщины и не задумывались над этим? Они знали, что нужны, и они шли. Женщины были какими-то другими? Сильнее?

- Раньше? - задумчиво спросила Кира, отдавая ему карандаш. - Наверное, у них было что-то, чего нет у меня. Ты хочешь, чтобы я знала все. Я ведь не жила раньше. Не знаю.

- Жаль, - сказал он и нарисовал на табличке жирный нолик. - И все равно я не могу с этим примириться.

- А я, ты думаешь, могу? Мне так хочется, так невыносимо хочется найти у себя хоть какую-то ошибку! Ты ведь не представляешь, каким ущербным кажется мне будущее без тебя... Но я не нахожу возражений, и ты тоже. Ты прав - не надо больше об этом.

Она поставила еще один крестик:

- Ты проиграл.

- Да.

- Еще?

- Нет, - сказал он. - Хватит. Все равно я проиграю. Еще два часа... Мне придется провести их тут: хронокар - машина экспедиции вынырнет здесь, за домом, и я должен буду сесть сразу, чтобы никто не успел их заметить.