Константин Нефедьев - Могила Таме-Тунга

— Прощай, Агурто!

— Нет, почему «прощай»? До свиданья, Мартино! Мы с тобой еще свидимся.

— Как знаешь, — безразлично пожал плечами Мартино.

Железный Капитан долго смотрел на ствол большой пальмы, за которой скрылся Мартино. Его широкие лохматые брови, занимавшие значительную часть лба, двигались, как гусеницы, то сходясь у мясистой переносицы, то отползая к вискам.

Верхняя губа приподнялась, показывая крупные желтые зубы. Все это означало, что Железный Капитан задумался. Солнце, цепляясь за вершины деревьев, вдруг провалилось в какую-то дыру, и сразу же, без сумерек, наступила ночь. Агурто встал и прошелся в том же направлении, куда скрылся Мартино. Вернувшись, он приложил к губам сложенные ладони, издал звук, очень похожий на шипение кобры.

Из глубины леса появился человек.

— Ты все слышал, Фесталь?

— До последнего слова, сеу.

— Ты хорошо его рассмотрел?

— Как свое отражение на лезвии ножа.

— Ты и сейчас утверждаешь, что это он?

— Это он, сеу!

Агурто потер большие волосатые руки.

— Ты убедился, что я доверяю тебе, как и самому себе?

— Фесталь Фалькони ответит тем же, сеу.

— Ладно! Рассказывай все по порядку!

— Так вот как было, сеу, — начал Фесталь. — Когда в драке Сушителю Голов всадили нож, я был в кафезино и помог перенести его в заднюю комнату. Пока бегали за попом, Сушитель шепнул мне, что ему всадил нож парень из ботанического сада — Мартино. Воспользовавшись суматохой, Мартино хотел вытащить у Сушителя пластинку, но это ему не удалось. И он постарался смыться. А я, черт побери, и не знал, что у Чекаро была эта пластинка. Я никак не думал, что Сушитель окажется такой собакой и отдаст ее не мне, а попу. И сообразил об этом, когда поп со свертком уже направился в музей. Тогда, почуяв неладное, я сразу же помчался предупредить вас. Ну, слава всевышнему, теперь-то пластинка в наших руках!

— Ты слишком болтлив, Фесталь.

Темнота стала почти осязаемой, но два человека обладали зрением сов. Они отлично видели друг друга. Снова у реки заплакала обезьяна, ей ответил дикий вой ревуна.

Совершенно немыслимо было представить, что это смешение звуков — воя смертельно раненого тигра и напавшего на добычу льва исходит из одной глотки сравнительно небольшой обезьяны. Из глубины леса донеслось утробное рычание вышедшего на охоту ягуара.

— Значит, индейца прихлопнул Мартино? — переспросил Агурто, тщетно стараясь разжечь в трубке жалкие крупицы табака.

— Да, Мартино, сеу. Неужели вы хотите взять его с собой?

— Помимо того, что ты невыносимый трус, Фесталь, мне иногда хочется треснуть тебя по глупой башке, чтобы ты не задавал идиотских вопросов. Ближе к делу, Фесталь Фалькони! Через месяц мне понадобятся четыре пары хороших выносливых мулов и дюжина негров-носильщиков. Можешь ты подобрать и то и другое?

— Я все могу, сеу.

Агурто и Фесталь точно растворились в чернильной темноте.

Из-за низких туч высунулся острый ломтик оранжевой, как апельсин, луны. Где-то далеко за рекой вспыхнула зарница, другая, и облака повторили ее голубоватые вспышки. Приближалась гроза. Внезапно задрожала бахрома листвы. Слабо хрустнула ветка. На опустевшую тропу вышел человек.

Чуткая ночная бабочка с фосфорически мерцающими крыльями пролетела рядом с неподвижно застывшей фигурой человека. Ослепительная вспышка ветвистой молнии расколола тучи. Бабочка метнулась и исчезла среди зарослей орхидей. Со стороны болота донеслось уханье каймана, пожиравшего свою добычу. В воде плескались гады.

— Будь проклята женщина, породившая этого урода! — беззвучно прошептал человек.

— Зачем ему утверждать, что индейца убил я, когда меня не было в городе?

Притаившийся в ночи человек был Мартино.

На плантациях полковника Гарсия Кольеша росли сотни тысяч кофейных деревцев; густые с тонкими кружевными листьями, они были усыпаны кроваво-красными или черно-пурпурными ягодами. Созревая, ягоды становились черными или темно-коричневыми. Их собирали, очищали от шелухи, просеивали, сортировали и в самотканых мешках из волокон агавы отправляли в Сантус.

На плантациях работало около тысячи сборщиков и сортировщиков кофе — не только бразильцев, мексиканцев, перуанцев, индейцев, негров, но и европейцев — французов, итальянцев, шведов, — тех, кого злая судьба привела на эту опаленную солнцем землю. С раннего утра до позднего вечера эта армия обездоленных людей под наблюдением надсмотрщиков истекала потом возле огромных куч кофейных зерен.

Утром и вечером рабочим выдавалось по три лепешки из топиковой или кукурузной муки и по кусочку твердого, как железное дерево, сушеного мяса. В полдень полагалась миска вареных бобов.

Первые дни Молос Ромади думал, что не выдержит того огромного напряжения сил, которое требовалось для выполнения дневной нормы. К концу дня он едва стоял на ногах. Никогда Молос Ромади не думал, что кофе, которое он в былое время пил, чтобы подкрепиться после игры, добывается таким тяжким трудом.

— Проклятый кофе! — бормотал он, взваливая на плечи насыпанную с верхом корзину.

Болела спина, дрожали руки и ноги, подгибались колени. Каким невероятным блаженством казался отдых! Но теперь Ромади радовался тому, что имеет хотя бы эту работу. Он не бросит ее, как бы трудно ему ни пришлось. Теперь он научился ценить деньги, с которыми когда-то обращался так легкомысленно…

Последнее время Молос все больше и больше приглядывался к работавшему по соседству русскому парню. Кто этот парень, как он здесь очутился? Русского, видимо, стерегли, если один из надсмотрщиков постоянно находился поблизости, не спуская с него глаз. Это еще больше усиливало любопытство Молоса. Простого сборщика кофе не стали бы так стеречь, когда у ворот фазенды люди живут неделями, чтобы получить работу. Впрочем, русский парень честно зарабатывал свою миску бобов, таскал тяжелые корзины наравне со всеми и так же, как все, смертельно уставал. Это было заметно по его дрожащим рукам и ногам, когда после работы он брел в свое сензало.

Молосу захотелось поближе познакомиться с русским. Он выбрал невинный предлог: в короткий получасовой обеденный перерыв подошел к русскому, устало лежавшему на земле, и предложил сыграть в карты.

Русский приподнялся на локте и отрицательно покачал головой.

— Почему ты скучный? — спросил Молос.

— А ты разве веселый? — вопросом на вопрос ответил юноша, — Я не привык унывать.