Жозеф Дельтей - Фарфоровая джонка

Поль Жор перешагнул через заслоны. Он нагнулся, но не смог достать буксирного каната. Он скрывал жест, который предстояло сделать. Луна вынырнула еще раз; он стоял неподвижно, выжидая, чтобы она скрылась. Он уселся верхом на перекладину.

Луна исчезла. Момент настал. Но Поль Жор чувствовал, что лишается сил.., может быть, трубка, может быть, воспоминание о Франции... Пояс давил бока. Он расстегнул его и вдохнул ветер обнаженной грудью. Делать нечего. Каравелла или Ла... Он прошептал во мраке: Ла!..

Он быстро прыгнул на борт и сильными ударами ножа перерубил канат. Последний удар.

Канат упал в воду, застонав, как ребенок, как обезьяна...

Глава 16

БЕЛАЯ ЧУМА

Четыре доски держались на защитных заслонах, в неустойчивом равновесии. На них положили четыре трупа, зашитые в парусину и завязанные тщательно, как мумии. Это были трое китайцев и один человек из Дьеппа, Флешу Л'Онс. Болезнь искусно преобразила их лица, согласно законам дополняющих цветов. Лицо европейца было вздуто и красно; лица китайцев - сморщены и зеленоваты. В этот миг над ними поднялась заря, мертвенно бледная и братская.

Они умерли за одну ночь. Это была тяжелая болезнь; она начиналась со рта, скребла горло, разъедала внутренности и спускалась в ноги. Многие были заражены ею. Они не знали, турецкая ли это болезнь или белая чума.

Показался капитан. И тотчас же Томас Хог одну за другой качнул все четыре доски. Ветер в снастях пел монотонно, как священник. Море желтело с каждой минутой. Оба экипажа выстроились перед досками: с одной стороны белые, мрачный и бородатые, с другой - маленькие китайцы, распухшие от слез.

Четыре тела, с ядрами на ногах, нырнули в веселое море, прямо и точно.

Все было конечно.

Поль Жор направился к Китайской каюте (так дьеппцы называли каюту на корме). С тех пор, как "Святая Эстелла" исчезла, его мысли были свободны. Отныне с этим покончено. Нет возврата, нет родины. Он посвятит все свои мысли Ла, всю свою жизнь. Он бросил Европу, как котомку.

На нем был коричневый сюртук, в виду церемонии, и кепи с козырьком из кордовской кожи. Он снял кепи, наслаждаясь свежестью ветра, ласкавшего его виски. Восходящее солнце накладывало на фарфоровые мачты тонкий слой румян. Матрос в гнезде, кашлянув, расстроил изящную картину: белая джонка на бледном море.

Поль Жор хотел посетить Ла в ее комнате. Приятная нерешительность овладела им. Он беспричинно медлил.

Перед бизань-мачтой Жоан помогал управлять реей. Капитан рассеянно взглянул. Кончив работу, маленький юнга сел на связку канатов, и спрятав лицо в маленькие кулаки, заплакал.

Поль Жор подошел к нему. Он никогда не думал, что другой мужчина может полюбить Ла.

- Ты плачешь? - спросил он.

- Я люблю ее, - ответил мальчик.

Поль Жор ушел в раздумье. Пред тем, как войти к Ла, он остановился на мгновенье, чтобы пригладить бороду, оправить рукава. И вдруг он насторожил слух, изнутри доносились взрывы голосов, и металлический звон. Кто-то стонал. Вскоре стоны усилились и громкий крик разорвал воздух. Поль Жор узнал голос Ла. Под напором его плеча поддалась хрупкая китайская дверь. На низкой постели без подушек лежала Ла, с руками протянутыми вдоль тела, со скрещенными ногами, скованная у шеи, бедер и ног длинной золотой цепью.

Мандарин вскочил и пятился, не говоря ни слова. Поль Жор, переступая прог, схватил вазу и швырнул ее в Бу Лей Сана. Ваза разбилась о китайский череп и длинная черная жидкость потекла по ушам Желтокожего, по его жирной спине и пяткам.

Тогда Поль Жор подошел к кровати. Пама была из красной меди, постель из черного шелка.

На черном шелке лежала Ла, одетая в желтый шелк. Капитан неуклюже снял цепи и швырнул их на пол. На фарфоре золотые цепи издали хрупкий пророческий звон, звенящий в ушах девушек всего мира.

Ла поднялась и протянула руки Полю Жору. Капитан сел в ногах. Он взял руки Ла в свои и молча глядел на них. Они были матовые и гладкие, без вен и без жилок. Ногти, отточенные треугольниками и раскрашенные, сверкали на кончиках пальцев. Он сжал эти пальцы. Он был молчалив, растроган... Ла ударила в бронзовый гонг и тотчас же показался китаец, это был южный китаец. Поль Жор глядел на него с некоторой тревогой.

Он был еще меньше, чем другие китайцы. Его круглое лицо лоснилось от полноты и мудрой юности. Кроткий лоб овально выступал над двумя линейными глазами. Его тело женственно извивалось. Он был одет в шелк с цветами лотоса.

Он почтительно склонил голову и украдкой улыбнулся. Капитан нашел, что он слишком красив. Он похвалил его преданность и его тело. Ла заговорила с ним, и он вышел. Вскоре он вернулся и принес ликеры. Руки Ла еще хранили следы цепей. Она говорила о своем несчастном детстве:

- Я родилась в красном Бассейне, где молчаливые пески окрашены кровью, где есть колодцы каменной соли и зеленого масла. Когда я была маленькая, я ходила смотреть, как вода бьет из колодцев, солоноватая, белая вода. Однажды струя жидкости воспламенилась. Одна из моих подруг сгорела живьем. Я помню, когда ее платье сгорело, ее маленький голый животик, вздутый огнем, лопнул. Из него вылетели маленькие зеленые внутренности, как змеи. У меня был ожог на плече, шрам виден до сих пор.

Она расстегнула рукав и Поль Жор увидел на ее плече старый след огня. Но его рука еще дрожала от прикосновения к обнаженному плечу.

Ла продолжала:

- Иногда мы ходили на берег пруда, но никто не решался купаться в нем, ибо он был бледен и полон чувственных снов, тростников и пиявок...

Тогда она понизила голос и заговорила о Ну Наме, о Лу Пей Хо и Пе Ли У. Она склонялась к Полю Жору, смущенная печалью. Капитан целовал ее желтые руки. Она опустила голову на черный шелк постели...

Когда Поль Жор вышел, он увидел, что на груде канатов маленький юнга Жоан все еще плачет...

Глава 17

ЮНГА

Компас находился над каютой на носу. К нему вела винтовая лестница, высеченная в цельном фарфоре. Жоан торжественно поднялся по ступеням. Он был высок и в этот вечер казался более мужественным. Свет фонаря, который он нес в правой руке, освещал узкое лицо, раненное двумя большими глазами. Голова была непокрыта, волосы спускались на брови. Он чувствовал усталость.

Он глядел на маленькую коробку черного дерева, вправленную в розовое дерево. Внутри стрелка компаса двигалась, как сердце юноши. Она указывала направление звезды. Но ни одной звезды не сверкало еще на сумеречном небосводе. И только слабая луна безжизненно светила на небе. Жоан попробовал поднять крышку. Но его руки, побледневшие от луны, были бессильны. Тогда он зажег маленькую лампу. Мир показался ему великим, слишком великим для него. Он сел на белые ступени и задумался. Он вспомнил, что у матери золотистые волосы. Луна заливала своим светом джонку. Светом, золотистым, как волосы матери.