Ната Чернышева - Это был просто сон...

Она решила родить мне ребенка.

Для чего обратилась в подпольную лабораторию — в официальных ей, понятно, отказали.

Если бы она выбрала себе в мужья Кету, такой проблемы перед ней не возникало бы, они оба из Дармреа.

Он замолчал, переживая давнюю боль.

Ирина молчала тоже. Странно было слушать такие откровения от того, кто казался воплощением неприступного достоинства. Глава огромного клана, очень могущественный человек.

— В таком браке у мужчины могут быть только дочери. Синдром Тойвальми передается по мужской линии, но страдают им только девочки. Наш ребенок родился с синдромом Тойвальми. Нам… не позволили оставить дочку в живых.

Ирина невольно коснулась рукой живота. Вынашивать ребенка девять месяцев, а потом, после родов, отдать его безликим врачам, чтобы те провели эвтаназию. Да уж.

— В Дармреа принято сохранять жизнь увечным детям. Рианки вообще трепетно относятся к жизни как таковой. В их медицинских центрах спасают всех… Нашей Службе Генетического Контроля такая практика не подходит. Мы обязаны сохранять память рода и гены рода — в здоровом потомстве, иначе погибнем. Но эти рассуждения хороши, когда не касаются тебя самого. Не думаю, что Орлоемь знала, на что шла, рожая ребенка без дозволения Службы Генетического Контроля. Я сам тогда этого толком не понимал. Случившееся потрясло нас обоих. Но Орлоемь ударило сильнее. Она так хотела родить ребенка! Так ждала его. И ее разум… не выдержал. Она… замкнулась в себе. Ушла в тот мир, где ее дочь осталась жива. Навсегда ушла. Насовсем.

У нее не осталось ничего, что могло бы привязать ее к этому миру и вытянуть из тьмы безумия. А ты — совсем другое дело. У тебя есть сын и дочь, скоро ты родишь третьего ребенка. Генетическая экспертиза не выявила никаких отклонений, твоему ребенку эвтаназия не грозит. У Генетического Контроля, конечно, могут возникнуть кое-какие претензии, но они тебя пускай не заботят, я с ними сам разберусь…

— Скажите, — тихо спросила Ирина, — а что случилось с Орлоемь? Она погибла?

— Нет, — Глава клана на нее не смотрел, — она не погибла… Она жива до сих пор. Вот в этой самой клинике. Я… часто навещаю ее.

Ирина внезапно вспомнила. Вспомнила, как ушла из палаты. И как увидела женщину с безумным взглядом. Память услужливо выдала лицо. Она! Не слишком старая, не старуха морщинистая… хотя сколько ей могло быть лет? Безумно много. Много, но лишенные рассудка стареют иначе. Как же я сразу не догадалась! — потрясенно подумала Ирина.

— Я хочу, — продолжил Дорхайон, — чтобы хоть ты была счастлива. Раз уж у нас с Орлоемь не получилось. По закону о клонах, ты ее дочь. А значит, и моя тоже. Я обязан о тебе позаботиться. Что сейчас и делаю.

— Спасибо… — пробормотала Ирина.

Что еще она могла сказать? Что — в ответ на такое откровение? Ничего. Только спасибо. Единственное, что было уместно в этой ситуации

Они помолчали. Потом Ирина осторожно спросила:

— Скажите… а тот яд, что был в плевке… его обезвредили?

Дорхайон пожал плечами:

— Да.

— Врете ведь, — неожиданно даже для себя сказала Ирина. — Вид у вас…

— Вру, — легко согласился он, думая о чем-то своем.

— Но… вы же умрете!

— Мы все умрем, рано или поздно.

— Но… надо же что-то делать!

Она вспомнила радостный смех Артема Денисовича. Противоядия нет… подыхать будешь медленно… сам в петлю полезешь…

— Ак-лиданы работают. Может быть, успеют, — равнодушно ответил он.

Потрясающее самообладание! Или это показное, на публику? Кто же скажет…

— Иди. Тебя встречают…

Ирина увидела Алаверноша. Она порывисто встала. Потом села. Потом снова встала и бросилась навстречу.

… Только сейчас, после стольких мук в клинике Лилайона, она вдруг отчетливо поняла, насколько Алавернош ей дорог. Единственный человек, который был ей другом в этом мире. Который полюбил не благодаря своей треклятой генетической памяти, а вопреки ей. Ведь к нему память пришла по женской линии, из другого клана…

Она уткнулась лицом в его руки и расплакалась.

— Не бросай меня больше! Никогда больше не бросай меня!

Ранним утром солнце расплескалось по комнате веселыми теплыми зайчиками. Ирина перевернулась на другой бок и попыталась уснуть снова, но не вышло. Впрочем, дрема не ушла до конца, продолжая причудливо смешивать в сознании события и лица.

Ирина словно плыла по золотым волнам теплого моря, и каждая волна раскрывалась образами, всплывающими со дна памяти.

… Ей снилась свадьба.

Вопреки ожидаемому, свадьба была скромной, исключительно в кругу самых близких родственников. Но все снималось на крошечные видеокамеры, спрятанные так, что, не зная о них, не углядишь ни за что. Снималось для архивов Службы Исторической Памяти. Такой порядок. Обычай, традиция, если угодно.

Да, это было со мной. Было в моей жизни. Было в реальности. Я помню. Свадьба была…

Клаемь пришла с Фарго, но все видели: эти двое лишь изображают семейную идиллию. Ирина знала, что Клаемь крепко поссорилась с супругом и требовала от него забрать райлпага вызов брату, но Фарго уперся рогом, и переубедить его оказалось невозможно… Их дочь, Итэлау, пришла тоже.

Она вытянулась, выросла. Поразительно просто, как можно вырасти на полметра всего лишь за год? И ничего детсткого в ее личике уже не было — цепкий, расчетливый, очень уж взрослый взгляд неприятно напоминал ее деда, Главу Дорхайонов.

— Наследников клана легко отличить от обычных детей, — сказала Клаемь. — У них практически не бывает детства… Наша Итэлау уже сейчас вникает в основы клановой политики. Ее судьба решена…

— Не жалеете? — спросила Ирина.

Клаемь пожала плечами:

— Она — моя дочь…

Рядом с Итэлау была и другая девочка. Ее сестра, та, которую оставили суррогатной матери… эта девочка выглядела сущим ребенком. Меньше, причем намного, тоньше, с совершенно детским личиком…

— Это Асгенау, — пояснила Клаемь. — К ней тоже пришла память предков, но по женской линии. Эта девочка наследовать клан не может…

Асгенау. Имя цепляло, казалось знакомым, но никак не вспоминалась ситуация, при которой и в адрес кого оно звучало. Ирина присматривалась к девочке, и никак не могла понять, что ее тревожит.

Они подошли, Итэлау и Асгенау, подошли, чтобы поздравить. Наследница клана вела себя великосветски. Такая взрослая, самостоятельная. Но она помнила Ирину, помнила, как та присматривала за ней, совсем малышкой, и это грело душу теплом. Запомнила, надо же…

Асгенау держалась застенчиво, смотрела в пол. Но потом вдруг подняла голову, и Ирину словно обдало холодом. Знакомый взгляд… знакомый-знакомый… и этот жест рукой…