Анатолий Днепров - Твое электронное Я. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов

Например, к непринужденности. Конечно, некоторая сдержанность и, может быть, чопорность приходят к людям с возрастом; молодость контактнее и свободнее в обращении. Но милочкина непринужденность была для Морозова просто непостижимой. Она могла у его старого друга, с которым только что познакомилась, спросить, сколько он зарабатывает и где взял деньги на автомобиль. Может, и правильно, что она так прямо и беззастенчиво спросила у этого приятеля, к слову сказать, с не очень-то понятными его доходами, но все равно прямота Милочки показалась тогда Борису Алексеевичу грубой и инфантильной, что ли. Или могла перекинуться с незнакомым попутчиком в транспорте двумя-тремя репликами по поводу личной жизни известного певца. Вопросы морали существовали, но где-то в какой-то параллельной жизни и не для нее, а для таинственных «для них».

— Для Сашки это не имело никакого значения, он относился к Милочке неизменно хорошо. По-видимому, он уже был знаком с тяжелой реакцией сверстников на развод родителей и воспринимал женитьбу отца как пополнение семьи до полного комплекта и, в некотором роде, как победу Морозова.

Милочка же, когда узнала, что ее пасынок — электронный робот, сначала долго подвергала его тестам, которые добывала неизвестно где, а затем, поняв, что он знает неизмеримо больше, чем она, и вовсе охладела к нему. То ли по этой, то ли по другим причинам, но отношения в семье начали портиться.

Усугубила семейный разлад ссора по совершенно ничего не значащему, как считал Морозов, поводу. Как-то, возвращаясь с работы, они зашли в магазин, в котором обычно покупали продукты. Магазин отличался разнообразием ассортимента и сдержанностью, если не благожелательностью, продавцов. Внезапно над самым его ухом раздался знакомый зычный голос:

— Альбина, зайди ко мне в кабинет!

Он обернулся и увидел Музу. Это была все та же его напарница, которая таким же громовым голосом командовала тремя вечно полупьяными мужиками. Только теперь вместо грязного клеенчатого фартука на ней был белоснежный да еще и накрахмаленный халат, а на голове вместо вязаной шапочки солидных размеров шляпа из серебристой норки.

— Борька! — сказала она, вдруг увидев его, и засмеялась. — Боря! — Но заметив рядом с ним Милочку, вцепившуюся в его рукав, еще раз повторила: — Борис Алексеевич?!

— Надо же, — растерянно сказал он, — Муза! Ты что, здесь работаешь? — Вопрос был лишним.

— Директором, — сообщила она, поправляя шляпу. — Как ты ушел, я тоже скоро уволилась — и в торговый техникум. Алкаша своего выставила. Вот теперь директором! Ну, а ты-то, ты-то как, Боря? Красивый! Смотрю, шапка дорогая, одет богато. Все нормально?

— Седины не хватает! — вторглась в разговор уже оправившаяся Милочка, заправляя выбившуюся прядь мужниных волос под шапку.

— Седина еще будет, насмотришься! — фамильярно, на «ты» бросила Муза.

— Знакомься, Милочка, — засуетился Морозов. — Это Муза, о которой я тебе рассказывал. Муза, это моя жена, Милочка!

— Значит, рассказывал! — Ее красное лицо даже посветлело. — Значит, заняла я в твоей жизни какое-никакое месте! Ну, что же, когда чего нужно будет, колбаски твердокопченой, рыбки красненькой, заходите по старому знакомству! — И легко неся свое полное тело, она пошла в соседний торговый зал. Перед тем как исчезнуть за стеной, она обернулась и как-то даже изящно помахала рукой.

Когда пришли домой, разразился грандиозный скандал. Милочка указывала на уровень его «бывших любовниц», которым она «вынуждена улыбаться», и так далее. Морозов сначала оправдывался, потом начал возражать. Александр, призванный обоими на роль арбитра, с присущим ему вниманием выслушал их и в пять минут логически доказал, что Милочка не права. Но какое может иметь отношение логика к ссорам молодых супругов. К ссорам, которые вырастают не из ошибок разума, а из чувств, только из чувств. О чувствах же компьютерный подросток не имел точного представления, а если бы даже имел, то не счел бы необходимым с ними считаться. Он наблюдал, и Морозов вдруг понял, что это для Саньки тоже школа.

Несмотря на весь прогресс, на всю эмансипацию, женщины продолжают жить в мужском мире. В мире, где законы существования придуманы мужчинами, в одних странах более великодушными, в других — менее. Кто знает, если бы продолжался матриархат, какими путями развивалась бы логика. Может быть, женская логика приводила бы к тем же самым выводам, что и мужская, но в совершенно другой, женской системе мышления и рассуждений. Может, в женской логике есть какие-то свои закономерности — ведь никто из мужчин не пытался этого выяснить, остановленный простой несхожестью.

Безусловно, женская логика должна быть не менее плодотворна, чем мужская. И хотя до сих пор на основе ее не сделано каких бы то ни было значительных открытий, это можно отнести к тому, что никто не использовал ее в соответствующих целях. Когда-нибудь человечество, наигравшись с бионикой, эргономикой и другими новейшими техническими увлечениями, использует женскую логику в целях стимулирования прогресса, и мужчины, окончательно научившись думать по-женски, доведут общество до сверкающих вершин.

Итак, жизненные программы двух Морозовых заурядно не сошлись на проблеме «чужой ребенок». После ссоры Милочка неожиданно сразу потеряла интерес к хозяйству, стала готовить супы из пакетиков, что напоминало Морозову недобрые времен его люмпенства, и жарить готовые котлеты. Санька пытался возражать в интересах отца, но Борис Алексеевич попросил его не вмешиваться. Милочка же, не получившая достаточного воспитания в родительском доме и учебных заведениях, все чаще в разговорах с подругами по работе называла мужа «мой тюфяк» и рассказывала подробности о своей семейной жизни. Как говорила ее подруга Вера, она «соскочила с защелки».

Морозов все это знал и чувствовал себя обманутым. В обмен за свою любовь он не получил обещанного. Его надули… ему подсунули… Он начал было задумываться о принципиальной невозможности семейного счастья и стал принуждать себя философски смотреть на жизнь. Однако окончательно стать вторым Сенекой или Конфуцием ему не дала судьба, в просторечии именуемая «производственная необходимость».

В один из ближайших к памятной ссоре и, может быть, удачнейших дней его вызвали в кабинет директора. Кроме «самого» там сидели главный инженер (или «шеф») и какой-то сравнительно молодой, около тридцати пяти, человек в прекрасно сшитом костюме и модном импортном галстуке; обычно такие хорошо одетые и коротко подстриженные деловые люди выступают в роли заказчиков из солидных московских ведомств.