Вдвойне робкий - Симагин Андрей

Поллак вытащил из дисковода компьютера какую-то дискету и кинул ее на дальний конец своего стола. Выдвинул один из ящиков, некоторое время рылся там, потом извлек еще одну дискету и лихим движением вогнал в жалобно щелкнувший дисковод.

— Удалось, — сказал Поллак и снова коротко протанцевал пальцами по клавишам.

— Что?

— Я обнаружил, что все файлы стерты.

— То есть…

Поллак наконец обернулся к ним.

— То есть этот поэт отформатировал жесткий диск перед тем, как дать стрекача.

По экрану побежали наконец какие-то осмысленные колонки цифр и букв. Поллак снова вперился в экран и с некоторым облегчением сказал:

— Ну вот. Теперь у меня для вас целых две новости: хорошая и плохая. С какой начнем?

— С обеих сразу, — ответил Молдер.

— Так не бывает, мистер Молдер. Нельзя одновременно шагнуть и левой ногой, и правой…

— Можно, — сказал Молдер. — Это называется прыжок.

— Прыгайте на стадионе, сэр, тут — наука. Итак, хорошая новость: файлы можно восстановить. Плохая: они все зашифрованы и стоят на паролях.

— Что из этого следует?

Поллак усмехнулся.

— Что сегодня ночью мне не спать.

— То есть?

— На расшифровку потребуется время.

— Времени у нас мало, — проговорил Молдер и посмотрел на часы.

Поллак почему-то тоже посмотрел на часы и ответил:

— Уж сколько потребуется, столько и уйдет.

Потребовалось три, а ушло три с четвертью, потому что в половине второго мистер Поллак смертельно захотел крепкого кофе, и ему пришлось оторваться от работы на четверть часа, чтобы хоть как-то восстановить силы. Ни Скалли, ни Молдер не составили ему компании. Молдер висел на телефоне, а Скалли, ощущая себя какой-то на редкость ненужной, молча наблюдала, как компьютерный бог торопливо, но со вкусом поглощает гамбургер и запивает его крепчайшим кофе. Он явно наслаждался этим простым, но таким необходимым и таким приятным процессом. Он явно уже не мог работать дальше — он и без того делал невозможное. Он действительно был асом. Но Скалли смотрела, как он жует и глотает, и не могла отделаться от мысли: а что, если бы и ему, славному человеку, добросовестному и одаренному работнику, тоже вдруг из-за какой-то жуткой судороги природы понадобились бы для восстановления сил компоненты живого человеческого тела, и ничего кроме них? Каким бы он сделался тогда? И как бы мы вели себя с ним? Балагурили? Обменивались короткими деловыми репликами? Смогли бы подружиться?

Наконец Молдер вернулся к ней и, отдуваясь, сел в кресло напротив.

— Ну, вот, — сказал он, — В аэропорту, конечно, ни на один рейс не зарегистрирован человек по имени Вирджил Энканто, и на его портрет никто не отреагировал. Никуда он не летит.

— Ты опять угадал… — безрадостно сказала Скалли.

— Ты устала.

— Да. Мне его жалко, Молдер.

Он помолчал.

— Вирджила?

— Да. Мне всегда было жалко тех, кто вынужден нарушать закон не по своей воле, а под давлением какой-то непреодолимой силы. А что может быть непреодолимей собственного тела?

Молдер помолчал снова и чуть тряхнул головой.

— Лучше не думать.

— Я и стараюсь, — почти жалобно произнесла она. — Но не очень получается.

— Во всяком случае, — сказал Молдер, — поймать его надо. Хотя бы для начала.

— А потом изолировать, — Скалли бледно улыбнулась, — и кормить за счет налогоплательщиков?

— Ага! — громко сказал Джонни Поллак. — Вот они, голубушки! Я так и знал, что кофеек поможет!

Едва не столкнувшись в узком проходе между столами, а потом едва не столкнувшись лбами у дисплея, Молдер и Скалли ринулись на этот недвусмысленный зов.

— Какой аккуратный… — пробормотала через минуту Скалли, — Просто бухгалтер.

— Для него это не более чем список товаров из ближайшей бакалейной лавки, — сказал Молдер.

— Вот, — Поллак ткнул пальцем в экран, — последняя, Лорен Маккалви. Видите — она называла себя Крошкой. Девочка с юмором…

— Надо немедленно разослать предупреждения с его портретом по всему этому списку, — сказал Молдер, — и по возможности обзвонить всех.

— Предупреждения я разошлю в тридцать секунд, — гордо сказал Поллак. Его буквально распирало от сладкого ощущения победы. Его можно было понять, — А вот телефоны — это уж вы сами.

— Разумеется, — кивнула Скалли, — я сейчас же этим займусь. Буду обзванивать и заодно выяснять адреса. Пригодится. Я все равно тут заскучала.

— Я пойду свяжусь с онлайновой службой и затребую список их адресатов, это быстрее, — сказал Молдер. — Ты — только обзвон.

— Хорошо.

Когда Молдер вернулся, мистер Поллак уже ушел, а Скалли все еще работала с телефонной трубкой в руке. В свободной руке она держала карандаш и, придерживая распечатку списка локтем, как раз вычеркивала из него очередную фамилию.

— …Заприте все двери и окна и не открывайте их, пока мы снова с вами не свяжемся. Не волнуйтесь, все будет в порядке. Силой он обычно не вламывается. Всего доброго, спасибо.

Она подняла на Молдера взгляд, прижав телефонную трубку к груди.

— Что?

— Я заодно поднял здешние дела об исчезновениях… — тихо сказал Молдер. — . За последний месяц в Кливленде пропало пять женщин… это не считая Лорен и Холли. И все пять значатся в списке нашего поэта.

— Кошмар… — помедлив мгновение, проговорила Скалли едва слышно. — Просто кошмар.

— Ты закончила?

— Практически да. Дозвониться не удалось лишь до двоих. Я оставила им сообщения на автоответчиках… — она тупым концом карандаша показала на две оставшиеся не зачеркнутыми фамилии списка: Янц Ронда; Камински Эллен.

Молдер качнулся пару раз с носков на пятки и обратно.

— Честно говоря, мне было бы спокойнее, если бы мы съездили к ним обеим прямо сейчас, — проговорил он.

— Мне тоже, — призналась Скалли.

— С кого начнем?

Скалли на миг задумалась, а потом решительно сказала:

— С Эллен Камински.

— Почему?

— Я тут поработала с базами данных… судя по водительским правам Эллен, она на двадцать фунтов полнее Ронды.

— Логично, — сказал Молдер, невесело усмехнувшись, — Едем.

Квартира Эллен Камински.

Эллен была страшно обижена. Просто страшно, до глубины души. Он должен, должен был ее уговорить, ведь он хороший и добрый. Как он мог принять ее отказы за чистую монету? Это несправедливо. Если бы он поуговаривал ее хотя бы минут пятнадцать, и она успела несколько раз повторить, что она очень неловкая и совсем не знает, как себя вести ночью наедине с мужчиной, — она бы, конечно же, согласилась подняться к нему. Главное — это чтобы он заранее понял, что она ничего не умеет и очень боится. Чтобы он приготовился. Чтобы любая бестактность, глупость или нелепость, которую она совершит потом, его бы не удивили и не заставили в ней разочароваться. А он… он… Ну нельзя же так! Выдумал тоже, поздно!

Она не помнила, как добралась до дому. Минут пять грузно вертелась перед зеркалом, упиваясь своим несчастьем и даже не делая попыток умыться, чтобы освободить лицо от потеков расплывшейся от пота и слез косметики. Я ужасная, думала она, я просто ужасная. Но как он мог!

Потом все-таки умылась.

Потом переоделась в домашнее и присела к компьютеру, но, опустив пальцы на клавиши, не почувствовала обычного облегчения — и это ее окончательно выбило из колеи. Если теперь даже компьютер перестанет спасать от одиночества, то что же тогда? В тоске и растерянности она сидела перед пустынно мерцающим экраном и не знала, что теперь делать и как жить. Мысль о том, что сейчас, вот в это самое время, она могла бы быть с Вирджилом, и все, что происходит с женщинами в фильмах и рекламах, происходило бы с нею на самом деле, — доводила ее до умоисступления. Вместо этого — пустая квартира, безмолвие и экран, на котором нет ни строчки. По ту сторону которого нет ни души.

Так она и сидела, когда раздался стук в ее дверь.

У нее чуть не выпрыгнуло сердце. Она вскочила, потом на обмякших ногах снова опустилась в кресло. Стук повторился. Она заставила себя встать и подойти к двери. Это, наверное, Джоан, старательно думала Эллен. Наверное, ей тоже не спится. Я ей расскажу… Или не говорйть? Нет, пусть Джоан знает, какая-я дура и какой он нехороший!