Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.

Пятьдесят верст — пустяк для человека, привычного к русским расстояниям. День пути, без смены лошадей. Представившись губернатору и коменданту, и без отлагательств встретившись с обеспокоенными моим визитом гардемаринами, некоторое время посещал занятия вместе с ними, присматриваясь к каждому: три месяца учебы все же маловато, чтобы устраивать полноценную экзаменацию. Разобрав былую драку, взял из-под ареста Глебова, ранившего соперника шпагой, и отправил для наказания к царю в сопровождении Михаила Евстафьева, самого старшего и серьезного из моих слуг. Другого участника, юного князя Борятинского, полностью оправдал, поскольку он даже не успел достать оружие, и настоящего поединка у них не было. У французской молодежи тоже распространилась дурная мода пренебрегать дуэльным ритуалом, практикуя молниеносные стычки, именуемые rencontre, иначе — bataille en bestes brutes, грубые и зверские, как следует из самого названия. Однако, прежде чем колоть, обнажить шпагу противнику все же позволяют. Еще один преступник, Сунбулов, застреливший по пьяному делу француза, находился в бегах и явно за пределами моего попечения.

Из Венеции тревожных вестей пока не было, хотя русских туда поехало втрое больше, нежели в Тулон. Думаю, поведение местных юношей нередко служит образцом для приезжих, а венецианцы справедливо считаются самыми миролюбивыми среди окружающих народов. Все же надлежало исполнить приказ царя, напомнив молодым людям, что они не брошены на волю равнодушной судьбы, и предварив, по возможности, эвентуальные будущие несчастья. Пуще приказа меня влекли на родные берега воспоминания детства, в которых время, по свойству человеческой памяти, приглушило все дурное.

Строго говоря, саму Венецию я рассчитывал посетить на обратном пути. Сначала — Керкиру, где стояли галеры, с русскими гардемаринами на них. Serenissima пребывала в мире, но по обе стороны от нее разворачивались войны империи с Портой и Испанией. Страха ради магометанска, флот привели в готовность. Купцы вздохнули с облегчением: стало неспокойно, но безопасно. Вдоль ионических и морейских берегов крейсировали венецианцы, к северу от Сицилии — испанские корабли прикрывали транспорты, доставляющие амуницию и провиант корпусу маркиза де Леде. Африканских корсаров, готовых воевать только с безоружным противником и потому свирепствующих преимущественно в мирное время, начисто распугали. Судно одного из новых марсельских знакомых готовилось к отправлению в Превезу с товарами, капитан любезно согласился подвезти monseigneur le comte. Следовало дождаться лишь окончания небольшого ремонта.

Покамест моим вниманием владела семья Кулон, державшая фактическую монополию на королевской верфи. Родоначальник кораблестроительной династии Лаврентий Кулон появился там в начале правления Людовика Четырнадцатого, а ныне его потомство, умножившееся, как песок морской, заполнило все вакансии мастеров. Одних внуков основателя, наверно, дюжина, а еще правнуки подрастали. Последний из сыновей патриарха, глубокий старик, продолжал твердой рукой направлять фамильное дело. Очень неплохо устроенное, хотя с венецианским Арсеналом, где прошли мои юные лета, все-таки не сравнить. Арсенальная же верфь, по многим надежным свидетельствам, являла лишь бледную тень самой себя двухсотлетней давности, когда республика находилась в зените славы и богатства: анналы хранили память о пятнадцати тысячах работников, день и ночь изготовлявших части судов (совершенно одинаковые, по лекалам!), которые затем в строгом порядке собирали вместе, выпуская из ворот по боевой галере каждые сутки. Так что согласованностью действий и точным исполнением чертежей меня не удивить. Я искал и не находил другое.

Ум мой устроен таким образом, что науки, обладающие твердым логическим скелетом, даются ему легко, а основанные на долговременном опыте и мистическом чутье мастера — вызывают раздражение, вкупе с желанием перевести их постулаты на общепонятный математический язык. В размерении судовых корпусов и парусной оснастки явно недоставало разумного понимания взаимосвязи отдельных элементов. Почему отношение длины корабля к ширине должно быть в пределах от трех до четырех и что произойдет, если эту пропорцию изменить? Отчего в бакштаг лучше тянет четвероугольный парус, при лавировке — косой, а в полветра — гафельный? Зачем линейным кораблям латинская бизань, когда на остальных мачтах вооружение прямое? Уклончивые, маловразумительные и высокомерные ответы, с едва скрываемым презрением к непосвященному — все, чего удалось добиться. Грех обвинять Кулонов: они хорошие мастера и просто не могли взять в толк, что от них нужно въедливому иностранцу, воспринимая ситуацию в духе поговорки про задающего вопросы дурака. А мое ехидство подогревалось уязвленной гордостью автора, книга которого осталась незамеченной ученым сообществом, вопреки ее бесспорным достоинствам. Идеи о сопротивлении текучих субстанций, развитые студентом Джованетти в трактате по баллистике, прямо-таки просились быть приложенными к движению судов — даже вдвойне, отдельно к парусам и к подводной части.

Благодаря профессорам морской академии, удалось узнать, что попытки математического подхода к конструкции корабля все же делались, и довольно серьезные. Шевалье Рено на несколько лет раньше меня предположил квадратичную зависимость сопротивления воды от скорости, из чисто теоретических соображений. Дальше, однако, сии соображения привели его к весьма шатким выводам, вызвавшим критику со стороны великого Гюйгенса, уже стоящего на гробовом пороге, и дискуссию с участием братьев Бернулли, Иоганна и Якоба. Взяв на себя труд почаще заглядывать в ученые журналы, можно было в дни юности вступить с ними в корреспонденцию, с большой пользой для дела: замечательным математикам явно недоставало надежной поддержки опыта. Вследствие чрезмерной увлеченности оружейными делами, прекрасный случай дебютировать на научном поприще был упущен.

Возможно, я еще не совсем опоздал к обеду: законы движения тел через текучую среду вряд ли могли считаться достоверно установленными. По слухам, сам Ньютон не столь давно занимался изысканиями в этом направлении, сбрасывая пустотелые стеклянные шары с колокольни — с опубликованием результатов, впрочем, не спешил, как бывает свойственно людям, взирающим на мир sub specie aeternalis, с точки зрения вечности. Самый основательный труд по судовому строению — "Theorie de la Construktion des Vaisseaux", изданный тулонским профессором математики иезуитом Гостэ двадцать лет назад, исходил в части динамики из ложных предпосылок. Зато решение вопросов остойчивости было превосходным: что ж, иезуиты знают, как хранить равновесие, но их вражда ко всякому движению вперед даже здесь проявилась!