Роберт Хайнлайн - Ковентри

Но от мысли о лечении ему стало совсем тошно. И Мак-Киннон решил для отвлечения чем-нибудь заняться.

Он включил свет и попытался читать. Но это не помогло. Почему Персефону волнует то, что произойдет с людьми за пределами Барьера? Она не знает их, у нее нет там друзей. Если уж он не чувствует обязательств перед ними, при чем тут она? Никаких обязательств? Ты жил разнеженной легкой жизнью многие годы; единственное, о чем тебя просили, — это вести себя хорошо. И где бы, интересно, ты сейчас оказался, если б Доктор спросил себя, обязан он тебе чем-нибудь или нет?

Мак-Киннон все еще устало пережевывал жвачку самоанализа, когда забрезжил рассвет. Он встал, накинул на себя халат и на цыпочках направился через холл в комнату Мэги. Дверь была приоткрыта. Он просунул голову и шепнул:

— Сгиня… ты не спишь?

— Входи, малыш, — тихо ответил Мэги. — Что случилось? Не можешь уснуть?

— Не могу.

— И я тоже. Садись, будем мучиться вместе.

— Сгиня, я хочу попытаться… Я иду за Барьер…

— Гм? Когда?

— Прямо сейчас.

— Рискованное дело, малыш Подожди несколько дней, и мы попытаемся вместе.

— Нет, я не могу ждать, пока ты поправишься. Я хочу предупредить Соединенные Штаты.

Глаза Мэги чуточку расширились, но голос его остался ровным.

— Уж не из-за этой ли вертуньи ты собрался совершить подвиг, Дэйв?

— Нет, это не совсем так. Я делаю это ради самого себя я должен это сделать. Послушай-ка, Сгиня, что это за оружие? Неужели у них есть нечто такое, что могло бы грозить Соединенным Штатам?

— Боюсь, что так, — признался Мэги. — Л не знаю подробностей, но эта штука пострашнее лазера. У нее гораздо больший радиус действия. Я не знаю, что они собираются делать с Барьером, но перед тем, как меня подстрелили, я успел заметить несколько новых энергетических установок. Послушай, если ты все-таки окажешься за Барьером, то вот тебе фамилия человека, которого тебе нужно найти. постарайся это сделать. Он человек влиятельный — Мэги нацарапал что-то на клочке бумаги, сложил и передал Мак-Киннону, который рассеянно сунул его в карман.

— За Воротами сейчас следят тщательно, Сгиня?

— Через Ворота тебе не пройти, об этом не может быть и речи. Вот что тебе придется сделать… — Он оторвал еще один клочок бумаги и начал делать наброски, поясняя их короткими точными фразами.

Перед уходом Дэйв пожал руку Мэги.

— Ты попрощаешься за меня, хорошо? И поблагодари Доктора! Мне лучше уйти, пока никто не проснулся.

— Конечно, малыш, — заверил его Сгиня.

Мак-Киннон спрятался за кустами, наблюдая за маленькой группкой Ангелов, цепочкой идущих в холодную уродливую церковь. Ледяной утренний воздух пробирал его до костей, но дрожал он больше от страха. Однако же необходимость преодолевала в нем страх. У Ангелов есть пища — он должен украсть ее.

Первые два дня после ухода из дома Доктора прошли спокойно. Правда, спать пришлось на земле, и он сильно простудился; начавшийся вскоре кашель затруднял ходьбу. Сейчас же его беспокоило не это — необходимо было сдержать кашель и чихание до тех пор, пока верующие не скроются в храме. Он смотрел, как они проходят — непреклонные на вид мужчины, женщины с изможденными лицами, в длиннющих юбках и серых шалях. Тоскливое зрелище: измученные работой люди с бесчисленным потомством… На их лицах не было радости. Даже дети выглядели мрачными.

И вот последний скрылся внутри, остался только пономарь во дворе, занятый какими-то делами. Спустя неопределенное время, в течение которого Мак-Киннон прижимал пальцем верхнюю губу в отчаянной попытке подавить чихание, пономарь вошел в унылое здание и закрыл дверь.

Мак-Киннон выполз из своего убежища и поспешил к дому, который выбрал заранее. Расположенный на краю поляны, он был дальше всех от церкви.

Собака смотрела на него с подозрением, но он успокоил ее ласковыми словами. Дом был на замке, однако Мак-Киннону удалось взломать заднюю дверь. У него немного закружилась голова при виде еды, когда он нашел ее, — черствый хлеб и густое соленое масло из козьего молока. Два дня назад, поскользнувшись, он упал в горный ручей. Он не придал этому инциденту большого значения, пока не обнаружил, что пищевые таблетки превратились в бесформенную массу. Он съел часть в конце того дня, потом они заплесневели, и он выбросил остаток.

Хлеба ему хватило на три ночевки, но масло растаяло, и его нельзя было нести дальше. Он, насколько мог, пропитал хлеб маслом, слизал остальное, и тогда его начала мучить жажда.

Спустя несколько часов после того, как кончился хлеб, он достиг своей первой цели — главной реки, в которую впадали все остальные потоки Ковентри. Где-то по течению она уходила под черный занавес Барьера и продолжала свой путь дальше к морю. Поскольку Ворота были закрыты и охранялись, это был единственный возможный для человека выход из Ковентри.

Перед глазами была вода, а его снова мучила жажда, да и простуда усилилась. Но, чтобы напиться, придется ждать темноты: на берегу виднелись какие-то фигуры, и некоторые, похоже, были в мундирах. Кто-то привязал к причалу маленький ялик. Мак-Киннон взял это себе на заметку. Когда зашло солнце, ялик все еще был на том же месте.

Лучи раннего утреннего солнца упали ему на нос, и он чихнул. Окончательно проснувшись, он поднял голову и огляделся. Маленький ялик, которым он воспользовался, плыл по реке. Весел не было. Он так и не мог вспомнить, были вообще весла или нет. Течение оказалось весьма сильным вдруг он еще ночью достиг Барьера? Что, если он уже проплыл под ним, — нет, это чепуха, конечно.

И тут он увидел его, на расстоянии меньше мили, — черный и зловещий, но самое приятное зрелище, виденное им за последние дни Мак-Киннон был слишком слаб и болен, чтобы радоваться ему, но оно усилило ту решимость, благодаря которой Дэвид шел к цели.

Маленькая лодка заскрежетала днищем по песку. Он увидел, что течение на одном из поворотов вынесло его на берег Он неуклюже выскочил, морщась от боли в затекших конечностях, и вытащил нос ялика на песок. Затем передумал и оттолкнул свое суденышко как можно дальше в реку — скоро оно исчезло за поворотом. Никто не должен знать, где он высадился.

Он проспал почти весь этот день, только один раз поднявшись, чтобы перелечь, в тень: солнце жгло немилосердно. Но солнце хорошо прогрело его тело, простуда утихла, и к полуночи он чувствовал себя уже значительно лучше.

Хотя до Барьера по берегу реки оставалось лишь около мили, ушла почти вся ночь на то, чтобы добраться до него. Грань Барьера возвестила о себе облаками пара, поднимавшегося от воды. Когда взошло солнце, он обдумал сложившуюся ситуацию Барьер простирался вдоль воды, но стык между ним и поверхностью потока был скрыт в бурлящих облаках пара. Где-то там, внизу, Барьер оканчивался, и его край превращал воду, с которой он соприкасался, в пар.