Яна Дубинянская - Козлы

По обеим сторонам набережной шла бойкая торговля шляпками, шлепанцами, книгами, тропическими раковинами и разнообразной бижутерией. У столика с претенциозной надписью «Эзотерическая роза» Василий приостановился. Бородатый еврей в соломенной панаме сунул ему прямо под нос связку оберегов на веревочках; Твердовскому почудилась черная змейка в янтаре, и он отшатнулся от наваждения.

Настоящий оберег он теперь видел до боли редко. Мать куда-то отсылала Лизу на целые дни, а к расспросам сына относилась так настороженно, что он зарекся после первой же попытки. Только после ужина девушка наконец появлялась и подходила к столу собрать грязную посуду. Василий пытался разглядеть овальную каплю, спрятанную под футболкой. Иногда — если мать выходила из кухни — лихорадочным движением нащупывал святой оберег сквозь ткань, и немного энергии пульсирующими толчками прорывалось в каналы. Лиза ничего не говорила.

А вчера он пропустил и этот момент. Преступная слабость — но он не мог больше смотреть на материнские дубовые пироги и тушеную капусту. Дождался вечера в Ялте, зашел в ресторан «Тихая пристань» и долго предавался чревоугодию… Смертный грех.

Ужин, как оказалось, стоил ему дороже, чем индивидуальный сеанс у Кузьмича. Твердовский попробовал ругаться с официантом: он, доцент прикладной математики, не мог ошибиться в расчетах! Щуплый парень молча раскрыл меню на последней странице и указал пальцем на расценки за сервировку стола и обслуживание. У него были водянистые зеленые глаза, выдававшие нечистую карму. Василий установил духовную защиту; она ненадежно прогнулась внутрь.

Расплатившись, он вышел на улицу. Уже стемнело, набережная покрылась разноцветными огнями и неоновыми узорами, повсюду грохотала примитивная музыка. Толпа стала вчетверо гуще, она наползала на Твердовского, как единое темное, хищное существо. Множественные астралы, днем разрозненные и равнодушные, теперь были организованы и враждебны, — он чувствовал это всей кожей, всей аурой! Защита липкими ошметками поплыла вниз, расползаясь, как от кислоты. Ужас, что он испытал тогда, бегством спасаясь с набережной, был ни с чем не сравним…

Только с ТЕМ ужасом.

Хотя ТОТ ужас был гораздо сильнее…

Поездок в Ялту больше не будет. А это значит — оставаться здесь, в комнате, пока не придет мама. Она не заставит себя долго ждать — Василий знал это точно. Последний раз так было позавчера. Она сядет в скрипучее кресло и заведет бесконечный и бессмысленный разговор о его заработках, о женитьбе, опять о деньгах… И тонкой, но непрерывной струйкой потечет к ней его энергия. Сегодня у него даже нет сил сделать эту струйку как можно тоньше…

Неужели мать всегда была такой? — тоскливо думал Твердовский. Вроде бы нет. Раньше — хотя тогда он, конечно, не понимал, — она щедрым потоком отдавала собственную энергию им с Сашкой. Чтобы получили образование, поселились в больших городах, стали уважаемыми людьми… А как искренне она поддерживала его, Василия, когда он готовился к защите диссертации! И когда разводился, наконец, с Любой…

Догадка была такой внезапной и очевидной, что он дернулся на кровати; загудели пружины, погребенные под необъятным пуховиком. Да, иначе и быть не могло.

Это они, ТЕ животные, поработили его мать! Это для них она выкачивает энергию из собственного сына — их астралы завладели ею настолько, что ни о каком сопротивлении не может быть и речи. Теперь она — их союзница, и встреча с ней ничуть не безопаснее новой встречи с ними, ТЕМИ…

Твердовского передернуло. Что делать, если сейчас — вот сейчас! — она войдет сюда?!..

Разумеется, скрипнула дверь.

Он не сделал ничего. Разве что поплотнее вжался седалищем в бездонную перину.

— Ой, а вы здесь? Я не знала!

Что-то звякнуло, и он рискнул поднять глаза.

В светлом прямоугольнике открытой двери плавный силуэт Лизиной фигуры казался плоской картинкой из театра теней. Композицию дополняла перевернутая трапеция ведра с тряпкой на ручке.

— Мне осталось вымыть пол в вашей комнате, — пояснила Лиза. — Я думала, вы уже ушли.

Она передвинула ведро и закрыла дверь. И сразу стала объемной, округлой, настоящей. Но оберега Твердовский не мог разглядеть; истово, чуть не оборвав струну, он отдернул оконную занавеску.

Лиза была не в джинсах и футболке, — как все время, что он её видел со дня приезда в Мысовку, — а в кокетливом желтом сарафанчике, очень коротком и очень открытом сверху. Такие платья всегда раздражали Василия — но сейчас!..

Янтарная капля святого оберега открыто светилась из мягкой ложбинки груди — там, где треугольной выемкой заканчивался сарафан. Свободный, живой — оберег сверкал, излучая энергию даже на расстоянии. Но на расстоянии Твердовский оставался недолго. Он не помнил, как вставал, как подходил к ней… просто камень лег в ладони, алчущие распахнутыми каналами. И живительные потоки полились по земному телу, и взметнулась пурпуром ожившая аура, и с облегчением вздохнули воспрявшие астральные тела…

— Василий Ильич, — сказала Лиза, — вы бы попустили… больно.

Что?..

Твердовский перевел дыхание и разжал руки. Святой оберег скользнул обратно в ложбинку, а Лиза принялась энергично растирать шею, одной рукой придерживая на весу волосы.

— Может, я вам его отдам? — предложила она. — Если он вам так нужен… А то как вцепитесь, а цепочка в шею. Мне не жалко, а вы все-таки за него деньги платили…

Ее слова доходили до него с небольшим опозданием, прорываясь сквозь дымку эйфории. Василий безмятежно кивнул, чувствуя себя способным сотворить такую мощную духовную защиту, что её не пробьет ни один враждебный астрал. И лишь когда Лиза, перебросив скрученные в жгут волосы на грудь, принялась искать застежку цепочки, он спохватился и дернул её за руку.

— Вы с ума сошли! Эту вещь надел вам на шею святой человек!

Лиза глянула на него испуганно, исподлобья.

— Барышня надела, — уточнила она. — Так я вымою полы?

Твердовский отпустил её руку.

— Это одно и то же, — он зашагал по комнате, наткнулся на ведро и резко двинулся в противоположную сторону. — Поймите, Лиза, вы не при каких обстоятельствах не имеете права передавать святой оберег другому человеку. Даже мне! Такие предметы… как вам объяснить… могут творить свое предназначение только в руках… гм… на человеке, который… У Кузьмича были причины отдать эту вещь именно вам, и теперь вы не имеете пра…

— Подвиньтесь, — раздался снизу её голос. Василий осекся и несколько секунд молча наблюдал, как она заползает на четвереньках под кровать. Снаружи заходила ходуном её обширная задница в зеленых почему-то трусах. Задница не имела отношения к оберегу; разглядывать её было неприятно.