Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Они полетели над водой, продвинувшись на несколько сотен метров вверх по течению, туда, где правый берег поднимался, образуя невысокий обрыв.

— Здесь есть место для приземления? — спросил Эндер.

Ольгадо нашел место в пятидесяти метрах от вершины холма. Они прошлись назад к берегу реки, где тростник уступал место траве. Каждая река в Лузитании, конечно, выглядела так же. Эла с легкостью описала генетические образцы, как только получила доступ к записям Новиньи и разрешение заниматься этим вопросом. Тростник размножался вместе с кровососущими мухами. Трава — вместе с водяными змеями. И, наконец, бесконечные заросли капима, который терся своими полными пыльцы кисточками о брюхо оплодотворенных кабр, чтобы породить следующее поколение удобряющих их животных. Заплетающиеся корни и стебли капима, длинные висячие лианы тропесо имели, согласно результатам Элы, одинаковые гены с зингадором, гнездящейся на земле птицей, которая использовала живые растения для своего гнезда. То же самое попарное распределение наблюдалось и в лесу: черви мачос вылуплялись из семян мердоны и в свою очередь откладывали семена, из которых росла мердона. Пуладоры — маленькие насекомые — сосуществовали с имеющим яркие листья кустарником. И, как вершина всего этого, свинки и деревья — оба вида, являющие собой апофеоз развития в своих королевствах, растение и животное, слившиеся в одну долгую жизнь.

Это был перечень, полный перечень наземных животных и растений Лузитании. В воде жило намного больше видов. Однако десколада оставила на Лузитании это однообразие.

И все же в этом однообразии была специфическая красота. География Лузитании была так же разнообразна, как и на любой другой планете — реки, холмы, горы, пустыни, океаны, острова. Ковер из капима и пятна лесов стали фоновой музыкой в симфонии форм рельефа. Явственно вырисовывались всхолмленные равнины, выходы горных пород, обрывы, впадины и надо всем этим — сверкание и бег воды под солнцем. Лузитания, как и Тронхейм, была одним из редких миров, где доминировал один основной мотив и не было богатой палитры возможностей. Однако на Тронхейме это было связано с тем, что планета по условиям жизни находилась на самой грани выживаемости, ее климат едва способствовал поддержанию наземной жизни. Климат Лузитании был иным. Ее почва взывала о плуге, о лопате землекопа, о мастерке каменщика. «Оживи меня», — говорила она.

Эндер не понимал, что любил это место, потому что оно было такое же разоренное и бесплодное, как его собственная жизнь, ободранная и искаженная в детстве благодаря событиям, столь же ужасным, хотя и в меньших масштабах, каким стала десколада для этого мира. И все-таки он нашел нити жизни, достаточно сильные, чтобы выжить и продолжать рост. Из вызова десколаде вышли три жизни Маленьких братьев. Из Боевой школы, из лет, прожитых в изоляции, вышел Эндер Виггин. Он точно попал в свое место, так, как будто он планировал это. Мальчика, шедшего рядом с ним через заросли травы, он воспринимал как родного сына, как будто знал его с детства. «Я знаю, каково ощущение металлической стены между тобой и миром, Ольгадо. Но сейчас, здесь, я повалил стену, и плоть прикоснулась к земле, пила воду, приносила уют».

Грунтовый берег реки поднимался террасами на двенадцать метров от берега к самой высокой точке. Почва была довольно влажной, ее легко было рыть, и она не осыпалась. Королева вела норный образ жизни; Эндер почувствовал желание рыть, и он рыл землю — Ольгадо рядом с ним. Земля поддавалась легко, и тем не менее кровля пещерки оставалась прочной.

<Да. Здесь.>

Так это решилось.

— Вот это место, — вслух сказал Эндер.

Ольгадо усмехнулся. Но Эндер в действительности говорил с Джейн и слышал ее ответ.

— Новинья полагает, что они нашли это. Все пробы остались отрицательными — в присутствии нового коладора в клонированных клетках баггеров десколада не активизируется. Эла думает, что маргаритки, с которыми она работает, можно адаптировать, с тем чтобы воспроизводить коладор в естественных условиях. Если это сработает, вам останется лишь рассеивать везде семена, и баггеры смогут защититься от десколады, просто высасывая нектар из цветов.

Ее тон был довольно живым, но полностью деловым, никакого веселья. Совсем никакого.

— Отлично, — сказал Эндер. Он почувствовал укол ревности — несомненно, Джейн гораздо более свободно разговаривала с Миро, поддразнивая его, отпуская колкости, как она обычно проделывала с Эндером.

Однако прогнать ревность оказалось легко. Он вытянул руку и положил ее на плечо Ольгадо; он привлек мальчика к себе, и они вместе вернулись к поджидающему флайеру. Ольгадо отметил точку на карте и внес ее координаты в память компьютера. Он смеялся и шутил на протяжении всего обратного пути, и Эндер смеялся вместе с ним. Мальчик не был Джейн. Но он был Ольгадо, и Эндер любил его, а Ольгадо нужен был он, и это было именно то, в чем по воле миллионолетней эволюции Эндер нуждался больше всего. Эта жажда терзала его все эти годы, что он провел с Вэлентайн, именно она заставляла его метаться среди миров. Этот мальчик с металлическими глазами. Его живой и ужасно разрушительный брат Грего. Всепроникающее понимание Куары, ее невинность; полный самоконтроль, аскетизм и вера Кима; гранитная надежность и своевременность действий Элы; и Миро…

«Миро. Мне нечем утешить Миро, не здесь и не сейчас. У него отняли его любимую работу, его тело, веру в будущее, и мне нечего сказать ему, не смогу я и дать ему важное дело. Он живет сквозь боль, его любимая стала сестрой, жить среди свинок для него теперь невозможно, в то время как они обратились к другим людям в поисках дружбы и знаний».

— Миро нужно… — мягко произнес Эндер.

— Миро нужно покинуть Лузитанию, — сказал Ольгадо.

— Хм, — задумался Эндер.

— У вас есть корабль, так ведь? — спросил Ольгадо. — Помню, как я однажды читал книгу. Или, может, это был видеофильм. Про древнего героя войн с баггерами, его звали Мазер Рэкхэм. Он однажды уже спас Землю от разрушения, но они знали, что к следующей битве он уже умрет. Поэтому они запустили его в звездолете со скоростью света, просто отправили его в какую-то точку и обратно. И за сто лет, что прошли на Земле, для него прошло лишь два года.

— Ты думаешь, что Миро нуждается в чем-нибудь таком же радикальном?

— Близится битва. Нужно принимать решения. Миро самый находчивый человек на Лузитании и самый лучший. Вы ведь знаете, он не теряет спокойствия. Даже в худшие времена, когда отец… Маркао. Извините, я до сих пор называю его отцом.

— Все в порядке. В основном он и был отцом.

— Миро подумал бы и пришел к наилучшему решению, и это всегда было бы наилучшим решением. Мать тоже полагалась на него. Как я себе представляю, нам нужен будет Миро, когда Межзвездный Конгресс пошлет против нас свой флот. Он изучит информацию, все, что мы узнали за это время, сложит все воедино и скажет нам, что следует делать.

Эндер не смог совладать с собой и рассмеялся.

— Значит, это глупая идея, — сказал Ольгадо.

— Ты понимаешь все гораздо лучше, чем кто-либо другой, — сказал Эндер. — Мне надо подумать об этом, но, может быть, ты и прав.

Некоторое время они двигались в молчании.

— Я просто рассуждал, — сказал Ольгадо, — когда я говорил про Миро. Просто я так думал, соединил его с этой историей. Наверное, это даже неправда.

— Это правда, — сказал Эндер.

— Откуда вы знаете?

— Я знал Мазера Рэкхэма.

Ольгадо присвистнул.

— Да вы старый. Вы старше любого из деревьев.

— Я старше, чем любая человеческая колония. К несчастью, это не делает меня мудрее.

— Вы и в самом деле Эндер? Тот самый Эндер?

— Именно поэтому это мой пароль.

— Занятно. Перед вашим приездом епископ старался всех нас уверить, что вы Сатана. В нашей семье только Ким принял это всерьез. Но если бы епископ сказал нам, что вы Эндер, мы забили бы вас камнями на площади в день вашего приезда.

— А почему не сейчас?

— Мы теперь знаем вас. В этом вся разница, разве не так? Даже Ким перестал ненавидеть вас. Когда ты действительно узнаешь человека — ты не можешь его ненавидеть.

— Или, может, ты не можешь как следует понять его, пока не перестанешь ненавидеть.

— Это что, замкнутый парадокс? Дон Кристао говорит, что большую часть правдивых вещей можно выразить только посредством замкнутого парадокса.

— Не думаю, что это имеет отношение к правде, Ольгадо. Это просто причина и следствие. Мы никогда не можем отделить их друг от друга. Наука отказывается допускать любую причину, кроме первопричины, — толчок сбивает первую костяшку домино, та сбивает следующую и так далее. Но когда дело доходит до людей, здесь один единственный тип причины имеет значение — конечная причина, цель. То, что у человека на уме. Когда ты понимаешь то, чего люди в действительности хотят, ты больше не можешь их ненавидеть. Ты можешь бояться их, но не можешь ненавидеть, потому что ты всегда можешь обнаружить такие же устремления в своем собственном сердце.