Николай Романецкий - Сумасшедший в горах

Карреда наклонился, собрал в пригоршню снег и вытер им лицо.

— А может быть, он просто не захотел связываться с преступниками, — произнес он. — Ты не сказал ему, что мы преступники?

— Что референдум запретил нам все это? Нет, не сказал… Кстати, ты знаешь, как он назвал всю эту операцию?.. Сумасшедший в горах. И мне кажется, что это не так уж далеко от истины.

— Ты сожалеешь? — спросил Карреда.

— Нет, — сказал Маккин.

Они помолчали. Карреда выключил прожектор. Непогода закончилась, на небе высыпали яркие и такие близкие звезды. Высоко-высоко гигантской дугой перекинулся от одного края горизонта к другому Млечный путь.

— Нет, — повторил Маккин. — Ни о чем я не сожалею… Ты же знаешь Рик, что я не считаю нас преступниками. Мы стремились к добру…

— Старику, Джон, наше стремление будет стоить поста Председателя Всемирного Совета, а нам…

— Старик никогда не жалел о том, что пошел нам навстречу, а нам… А нам поздно уже в чем-либо сомневаться!

Они снова замолчали, глядя на звезды.

— Вон туда улетит Марианна, — тихо сказал Карреда. Он смотрел куда-то в самый зенит.

— Да, — сказал Маккин и повторил как эхо: — Туда улетит Марианна.

И, вздохнув, добавил:

— Только нам ее провожать уже не придется…

Вуд приземлился незадолго перед рассветом. Местом посадки он выбрал опушку леса милях в трех от небольшого городка, название которого он, правда, не смог вспомнить. Городок этот расположился в предгорье на берегу океана. Вуд бывал в нем когда-то в юности и помнил, что отсюда утром идет поезд в Столицу. Кроме того, здесь были отличные пляжи, которые во все времена притягивали сюда огромную массу отдыхающих и веселящихся бездельников, и потому вполне можно было раствориться в этой беззаботной толпе.

Пока Вуд находился в воздухе, он все время оглядывался назад, надеясь уловить тот момент, когда будет уничтожена метеостанция. Но не было ни оглушительных взрывов, ни ослепляющих вспышек, и опаляющий огненный вихрь так и не пронесся над горами и долинами, сжигая поля и осушая реки; видимо, станция исчезла незаметно, может быть, просто растворилась в воздухе неверным миражом. Вуд даже обиделся на этакую незаметность всего происшедшего.

Приземлившись, он выключил инфрапреобразователи и сразу окунулся в темноту. Лес пока еще был тих и мрачен, но вверху, в ветвях деревьев уже закопошились его невидимые в темноте обитатели.

Небо на востоке начинало сереть, звезды там меркли прямо на глазах. Вуд взглянул на часы и обнаружил, что на утренний поезд он успевает с большим запасом. Тогда он снова включил инфрапреобразователи, отыскал в траве небольшую ямку и снял с себя невесомую коробку гравилета. Он положил ее в ямку и накрыл сверху экран-плащом. Потом он отошел в сторону, сел на камень, достал пачку сигарет и закурил. Когда началась реакция, и экран-плащ скрылся в облаке зеленоватого тумана, Вуд снял с головы инфрапреобразователи и бросил их туда же. Вскоре зеленоватое сияние медленно погасло.

Вот и все, — подумал Вуд. — Больше меня с моей прошлой жизнью ничто не связывает. Только память.

Он сидел и курил, и красноватый огонек от сигареты время от времени освещал его глаза, устремленные куда-то в темноту.

Он думал о том долгом и опасном пути, который ждал его впереди, и в котором дорога в Столицу была всего-навсего началом. Впереди его ждали длительные поиски друзей Исидоры, холодное недоверие и мрачная подозрительность; впереди его ждали похожие на мышей шпики в серых плащах и неожиданные облавы с разбегающейся по сторонам толпой теряющих в панике голову людей; впереди его ждали грязные доносы и неминуемые аресты. И может быть, в конце этого пути ждала его мучительная смерть от лап костоломов Службы Безопасности. Все может быть, но на первом этапе ему обязательно должно повезти. Потому что на этом этапе — Клаппер.

Извините, господин полковник, думал Вуд, но Службе Безопасности скоро придется вычеркнуть ваше имя из своих списков. Это не мое решение. Это решение судьбы. Приговор вам вынесен уже давно, я лишь позабочусь о том, чтобы он был приведен в исполнение. Да, мой личный счет к вам, может быть, не так уж и велик — всего одна юная девичья жизнь, всего одна вдребезги разбитая любовь да метания одного молодого дурака восемь лет назад. Может быть… Но смертью своей вы оплатите не только этот счет. Вам бы многим пришлось платить, останься они живы… Но они мертвы… А вот вы живы… Пока!

На мгновение Вуд пожалел о том, что не вытянул из Маккина хотя бы намека на свою судьбу: тогда он, может быть, вел бы себя смелее или, наоборот, осмотрительнее и осторожнее. А потом он вдруг подумал о том, что после случившегося все то прошлое, которое для него, Вуда, является будущим, и которое было известно Маккину, скорее всего изменилось, и оракулом ему, Вуду, стать бы все равно не довелось. А потом он подумал о том, что и то будущее, куда должны были вернуться Маккин и Карреда, тоже наверняка изменилось; что в ЭТОМ будущем они могли и не родиться и им там просто-напросто не найдется места. Он подумал о том, что они наверняка знали о возможности такого исхода. Он подумал о том, что совершенное этими ребятами было гораздо труднее, чем то, что предстояло совершить ему. Как бы там ни было, он все же возвращается домой, они же — неизвестно куда; он даже в худшем случае останется в памяти хотя бы друзей, они вполне могут исчезнуть в небытии. Его привели на этот путь жизненные обстоятельства, они свой путь выбрали сами. И вполне возможно, что единственная память, в которой они останутся, это его память. Память, которой никто никогда не поверит…

Он вспомнил фразу, брошенную Карредой: Эти мне парадоксы времени…

— и подумал о том, что главный парадокс времени — это извечная ответственность прошлого за будущее, чтобы когда-нибудь эти ребята появились на свет, он тоже должен внести свою лепту — прожить оставшуюся жизнь, как велит ему совесть.

Казалось бы, случайность, думал он, то, что этот злополучный Кондор оказался в будущем и натворил там бед. И кто? — Мидлтон, которого я всегда считал одним из лучших парней… А если поразмыслить как следует, то не случайность это, далеко не случайность… Потому что почти вся жизнь нашей страны направлена на то, чтобы убивать. На смерть работает половина взрослых, а из другой половины половина смерть планирует, обучается приносить ее и учит этому наших детей… Отвратительный заколдованный круг… И было бы совсем страшно жить в этом смертном непроницаемом мраке, если бы не было таких, как моя Исидора. Их всячески стараются выявить, изолировать, выслать из страны, а то и просто убить, но они есть и, кажется, только они знают выход из этого тупика… И если бы не Исидора, если бы не наши с ней встречи и беседы, если бы не моя к ней любовь, то неизвестно еще, чем бы закончилась сегодня операция Сумасшедший в горах… А ведь я, помнится, и слышать не хотел о том, что ее так интересовало. Называл ее сопливой революционеркой… Политика, политика!.. А это и не политика вовсе. Это жизнь! Жизнь, свет, любовь… Душу из гада выну!