Айзек Азимов - Антология мировой фантастики. Том 1. Конец света

— Вот именно. Кроме того, мне приятно думать, что я сдержал слово.

— А я думал, что ты стареешь, но не умнеешь.

— В смысле?

— Становишься сентиментальным, вроде меня, старого дурака. Признайся, не жаль их, а? Хоть немного?

— Нет, не это. — Бранд качнул головой. — Да, они помогли нам, но хотели ли они этого? Враг есть враг, его надо уничтожать, для этого все средства хороши, аминь. Я подумал о другом… Мы одержали верх только потому, что сумели разбудить в мирмикантропах человеческое. Малую толику человеческого. А значит, мы гораздо уязвимее их, если взяться за нас как следует. До сих пор мирмикантропы побеждали нас своей силой, а не нашей слабостью. Если они когда-нибудь переймут наши методы — ты представляешь, что нас ждет? Подумай об этом.

Ираклий кивнул:

— Уже думал. По-моему, ты не прав. Что для нас естественно, то для них эрзац. То-то и оно. От естественного не умирают, а от эрзаца — очень даже… Ну ты сам подумай: тебя, лично тебя они могли бы подловить на любви?

— Нашел пример! — Бранд фыркнул. — Я уже старый, у меня внуки…

— Ты молодой и глупый. Вот женим тебя на Мелани, она тебе живо мозги прочистит. Дамочка боевая и с характером.

— На Мелани? — поднял бровь Бранд.

— Ты что, не видел, как она на тебя смотрит? — Ираклий ухмыльнулся, пустив по лысине лучики-морщины. — Ну и лопух, раз не видел. Может, надо тебе чего-нибудь в вену ввести, чтобы ты понял, что рядом ходит женщина специально для тебя? Внуки у него — удивил! И правнуки будут, и праправнуки. И дети будут — твои дети, а не только твоих внуков…

— Она выйдет за меня? — усомнился Бранд. — После того, что я предложил?

— А что такое?

— Мой план… Это ведь подлость, понимаешь? Самая настоящая подлость, пусть и по отношению к врагам. Все равно. Подлость — всегда подлость.

— Ты не подл, а трогательно наивен. И совсем не знаешь женщин. Она забудет, вот увидишь. Главное — это жизнь, ее продолжение в бесконечность, и женщины понимают это гораздо лучше нас с тобой… рабочих особей…

Ираклий давно ушел, а Бранд еще долго лежал, глядя в потолок, и улыбался. Всерьез говорил Ираклий насчет Мелани или нет? Вне всякого сомнения, старейшину в первую голову заботит процветание и преумножение маленькой колонии на планете под изменчивыми лучами микроцефеиды, — но только ли это? Может, в его словах есть доля правды?

И не подловил ли он уже Бранда на том же самом, на чем Бранд поймал и скрутил в бараний рог мирмикантропа?

А ведь это приятно, когда тебя ТАК скручивают в бараний рог… Посмел бы Ираклий сказать, что у Мелани удачные дети, у Бранда тоже, что они-де с Мелани генетически оптимальная пара — Бранд немедленно выставил бы его вон.

Тут другое.

И это не эрзац. Это настоящее.

Бранд улыбался, думая о будущем. Впервые за последний год он с удивлением открыл, что будущее есть не только у человеческой колонии — будущее есть и у него самого. Нет больше старого Дома — ну так что ж! Даже лучше, что его нет, — там слишком сильно пахло прошлым, и прошлое тянуло на дно, как неподъемный якорь. Можно начать все сначала. Хелен поймет и, наверное, одобрит. Почему бы нет?..

И род человеческий вопреки всему будет продолжаться. Но об этом мы думать не будем. Это получится само собой.

К началу XIX вв. в европейском обществе стало более популярным научное описание Вселенной. И именно в это время появились первые научно-фантастические описания всемирных катаклизмов. Катастрофические мотивы присутствуют в романе графа дю Бюффона «Времена природы» (1780), описывающем одновременное существование на поверхности Земли нескольких миров. Различным вариантам грядущего конца света был посвящен роман француза Жана-Батиста Кьюсин де Гренвиля «Последний человек, или Омегарус и Сайдерия» (1806), а также один из последних (и наиболее мрачных) романов Мэри Шелли с похожим названием — «Последний человек» (The Last Man, 1826).

Первоначально основной причиной всемирной катастрофы в произведениях фантастов становились грандиозные катаклизмы природного или «божественного» происхождения. Впоследствии их сменили космические явления — например, столкновение Земли с иным небесным телом. В качестве последнего наиболее популярны были кометы — очевидно, из-за их романтического облика. Одним из первых «кометных» произведений стала новелла Эдгара Аллана По «Беседа Эйроса и Хармионы» (The Conversation ofEiros and Charmion, 1839), с научной точки зрения эту же тему подробно разбирал известный французский астроном и популяризатор науки Камилл Фламмарион. «Естественнонаучная» картина гибели Земли в результате близкого прохождения небесного тела нарисована в раннем рассказе Герберта Уэллса «Звезда» (The Star, 1897). А в романе «В дни кометы» (In the Days of the Comet, 1906) Уэллс рисует несостоявшуюся катастрофу — приблизившаяся к Земле комета служит здесь своеобразной аллегорией очищения, которому подверглась земная цивилизация, пережившая свой смертный час. В книге Артура Конан Доила «Отравленный пояс» (The Poison Belt, 1913) ситуация немного модифицируется — Земле угрожает не столкновение с небесным телом, а прохождение через «зараженную» зону космического пространства. Иногда первопричиной глобальной катастрофы могла стать традиционная для фантастики фигура «безумного ученого», готового на все для доказательства правильности своих теорий. Кстати, одним из первых подобный сюжет использовал Александр Куприн в романе «Жидкое солнце» (1913).

Но скоро фантастам наскучили маневры небесных тел, и следующей модной основой для сюжета с гибелью цивилизации стала легенда об Атлантиде — древнем островном государстве, намного опередившем свое время и трагически погибшем, как писал древнегреческий философ Платон, «в один день и бедственную ночь». Миф об Атлантиде мог служить превосходной канвой для романтического либо трагического сюжета. Кроме того, со времен Платона Атлантида воспринималась многими авторами как полигон для разного рода мысленных социальных экспериментов. Именно так использовал платоновский сюжет философ Фрэнсис Бэкон в своей утопии «Новая Атлантида» (The New Atlantis), фрагменты которой были опубликованы лишь через год после его смерти — в 1627 г.

Позднее писатели нашли, что под именем Атлантиды можно вывести любое общество и либо воспеть его устройство, либо бичевать его недостатки. Печальный и поучительный финал легенды в большей степени способствовал последнему. Поэтому на рубеже XIX и XX вв. образ погибшей высокоразвитой цивилизации часто использовался для обличения язв капитализма, социализма либо империализма — в зависимости от того, каких политических убеждений придерживался автор. Например, в романе американского писателя Дэвида М.Перри «Алая Империя» (The Scarlet Empire, 1906) обличается социалистический строй — господствующий в Атлантиде, которая уцелела под куполом на дне океана до самого начала XX в. Двадцать лет спустя совершенно такой же сюжет был использован и в пародийном романе «французского писателя Рене Каду» «Атлантида под водой» (1927), разоблачающем преступления империалистов (на самом деле под псевдонимом Р. Каду скрывались советские писатели О. Г. Савич и В. Л. Пиотровский). Атлантида мельком упоминается в романе Жюля Верна «20 тысяч лье под водой», впервые изданном в 1870 г. История погибшей страны служит фоном для романтических приключений героев в романе «Атлантида» француза Пьера Бенуа, на рубеже XIX–XX вв. ставшем мировым бестселлером. Гибели Атлантиды были посвящены романы Ч. Дж. Сатклиффа Хайна «Потерянный континент» (The Lost Continent, 1900), Генри Райдера Хаггарда «Желтый Бог» {The Yellow God, 1908) и многие другие. Часто под видом Атлантиды авторы выводили современную им западную цивилизацию — и тогда повествование о гибели величественного острова-империи приобретало черты классического романа-катастрофы, обращенного не в прошлое, а в настоящее и будущее. Общего поветрия не избежал даже профессор Джон Рональд Руэл Толкин — в его книге «Сильмариллион» Нуменор, великая империя Запада, уничтоженная за чрезмерную гордыню водами гигантского потопа, на языке эльфов именуется Аталантэ — «Падшая земля». Упомянутые выше книги вызвали множество подражаний и в России. Еще до революции дань этой теме отдала Лариса Рейснер, чей роман «Атлантида» был опубликован в 1913 г. В отечественной фантастике истории об Атлантиде, как правило, служили авторам как повод для фантазий на античные темы либо для создания собственных реконструкций на основе существовавших в начале XX века научных гипотез — как это сделал Александр Беляев в романе «Последний человек из Атлантиды» (1926). А в знаменитой «Аэлите» (1923) Алексея Толстого обитатели Марса оказываются потомками уцелевших жителей Атлантиды, сумевших после катастрофы переселиться на другую планету. Своеобразный «космический» вариант Атлантиды представлен читателю в раннем рассказе Айзека Азимова «И тьма пришла» (Nightfall, 1941). Инопланетный мир, в котором происходит действие, предельно условен — он во всем, вплоть до имен и должностей персонажей, напоминает об американском обществе, дабы ни у автора, ни у читателя не возникало соблазна «достраивать» географию или социологию чужой цивилизации. Автор не задается целью создать полноценную картину жизни описываемой планеты. Он анализирует всемирную катастрофу — исчезновение солнца — исключительно с позиции ученого. А в 1969 г. почти таким же образом «уничтожил» Землю другой американский фантаст Говард Фаст в рассказе «Не взрывом».