Аластер Рейнольдс - Шесть измерений пространства

Но и не зная смысла слов, легко было понять, что пилот при виде нас вовсе не испытывает радости; ее голос становился все более резким. Наконец, она произнесла короткую фразу таким тоном, что говори она по-монгольски, это прозвучало бы примерно как пожелание катиться в ад.

— Возможно, нам и в самом деле следует повернуть назад, — произнес Квилиан, или, что скорее, начал говорить. В эту секунду все три корабля христиан выстрелили по нам ракетами; каждый выпустил по четыре, и те сбились в два облачка по шесть штук. Одно из них устремилось к нам, второе — к «Мандату Небес».

Муханнаду не надо было повторять дважды. Со всей возможной скоростью он развернул судно и нагрузил двигатели «Реки Волги» на полную мощность. Корпус вновь протестующе заскрипел. Одновременно наш пилот задействовал и оружие, установленное в магнитных креплениях, открывая огонь по стремительно приближающимся ракетам. Учитывая расстояние и эффективность разработанного нами лучевого оружия, ему ничего не стоило бы испепелить все три вражеских звездолета. Но он старался избежать дальнейших осложнений, сбивая только выпущенные по нам снаряды. Как посол Великой Монголии я должна была бы испытать некоторую благодарность. Вот только полагаю, на этот момент судьба империи была мне уже безразлична.

Поскольку мы мчались в обратном направлении, «Мандат Небес» достиг портала первым. Тот попытались закрыть перед самым его носом, но хватило одного залпа носовых орудий, чтобы проделать в люке достаточно большое отверстие.

Муханнаду удалось уничтожить девять из двенадцати ракет, но три из них оказались более верткими; казалось, будто они усвоили урок из гибели «собратьев». К тому моменту, как «Мандат Небес» скрылся в портале, смертоносные заряды от нас отделяло каких-то пятнадцать ли. Сменив тактику ведения огня, Муханнад сумел уничтожить еще две ракеты, но последняя продолжала приближаться и была теперь уже в пяти ли. Тогда, по всей видимости в результате напряженных размышлений со стороны противника, она детонировала, не рискуя подходить ближе. Возможно, христиане полагали причинить «Реке Волге» смертельный урон даже с такого расстояния.

Что ж, им почти удалось. Я сразу вспомнила слова нашего пилота о том, что не бывает безобидных межзвездных цивилизаций. Взрыв серьезно повредил броню на корме и моторном отделении, уничтожив еще два маневровых двигателя.

Мгновением позже мы прошли сквозь портал, возвращаясь в Инфраструктуру. Нам удалось пережить первую встречу с другой галактической империей.

Но нам предстояли и другие.

В моем представлении все это выглядит словно одинокое дерево, лишенное листвы, способной помешать изучению его структуры. Каждая точка, где разделяются ветви, — это момент исторического кризиса, когда история мира могла пойти иными путями.

Перед смертью Основатель призвал нас установить единый закон для всех шести измерений пространства, и эти слова глубоко запали в души монголов. Мы верили, что по праву рождения обречены властвовать даже над самой тканью реальности. Кроме того, призыв казался нам пророческим уже в те дни, когда мы объединили Великую Монголию и стали делать первые робкие шаги по пути Экспансии. В пятидесятую годовщину со дня похорон Основателя наш флот покорил острова Японии, и империя, казалось, простерлась на восток до самого предела. На следующий же день после нашей высадки на острова налетел чудовищный шторм, легко разметавший и уничтоживший бы флот, оставайся тот еще в море. Тогда мы посчитали это добрым знаком; сами Небеса не позволяли разбушеваться стихии, пока вторжение не началось. Но кто знает, что было бы сейчас с Японией, не завоюй ее монголы? И кто скажет, какая судьба ожидала бы нашу империю, если бы мы потеряли тот флот? [11] Нам бы просто не хватило сил на штурм Венеции и города Западной Европы, не говоря уже о целом континенте, расположенном далеко за океаном.

Я вспомнила и о Блистательном Халифате, откуда прибыл Муханнад. В нашем мире исламистов привыкли полагать просто людьми, придерживающимися варварских монотеистических верований, которые так бы и остались дикарями, не пролейся на них свет монгольской культуры. Но историю, как известно, пишут победители. Мы полагаем Основателя в первую очередь великим мудрецом и ученым, а воином — только во вторую. Для нас он остается человеком, уважавшим высокую литературу, поощрявшим науки и испытывавшим особую жажду до философских размышлений. Вот только воспринимали ли его так же покоренные нами народы? Особенно, если бы наша империя распалась, и некому было бы нанести его имя на золотые таблички?

Не имеет значения; сейчас главное — сосредоточиться на одиноком дереве с многочисленными ветвями, тянущимися к небу. С момента кризиса они более не должны соприкасаться. В одной из версий истории монголы завоевали весь мир. В другой — приверженцы ислама. Где-то сумела прийти к власти одна из христианских сект. Были и более старые ветви, где даже намека на эти цивилизации не существовало. В одной из них владыками творения стали лемуры, а не какие-то там безволосые обезьяны.

Еще более важно то, что со временем все эти народы пришли к открытию Инфраструктуры. Каким-то непостижимым уму образом машины хорхой существуют одновременно во всех ветвях. Это не многочисленные копии одной и той же Инфраструктуры, но единое целое, допускающее воссоединение ветвей. Может даже показаться, что кто-то пытается срастить их вместе после долгих веков независимого развития.

Хотя не думаю, что это осуществляется намеренно. Будь это так, о дырах в Инфраструктуре мы бы узнали еще пятьсот лет тому назад. Скорее, как я полагаю, «протечки» появились случайным образом; нечто вроде износа ветхой изоляции. Изоляции, предохраняющей от короткого замыкания истории, которое все-таки произошло.

Но с той же легкостью я могу и заблуждаться в подлинных мотивах хорхой, о которых нам совершенно ничего не известно. Нельзя с уверенностью утверждать, что события не развиваются в точности по неведомой и тщательно проработанной схеме, созданной нашими червеподобными предшественниками.

Не думаю, что мы когда-нибудь это узнаем.

Избавлю вас от описания всех подробностей еще нескольких столкновений, сопровождавших наши прыжки от одной слабины до другой. Всякий раз мы надеялись, что следующий переход приведет нас обратно в монгольское пространство, или хотя бы к империи, с которой мы могли бы договориться. Мне сдается, что примерно на восьмой, или девятый раз Квилиан начал мечтать о том, чтобы оказаться в «гостях» у Блистательного Халифата. Думаю, он теперь ничего не имел и против христиан: к тому времени мы познакомились с настолько невообразимыми и чудовищно враждебными цивилизациями вроде людей-рыб и «тощих», что христиане казались теперь милейшими ребятами.