Андрей Писарцов - Отпуск в Средневековье

– Ну а теперь мне действительно пора, – сказал палач. – Здесь, в подземелье, меня ждет еще один страждущий, здоровье которого я должен поправить.

Он аккуратно сложил в сундук свои инструменты, накинул плащ и направился к двери. Подойдя к ней, он сильно в нее постучал. За дверью послышались шаги охранника, и в замочной скважине щелкнул ключ. Наконец, ко мне вернулся дар речи и сарказм, и я, выйдя из состояния оцепенения, спросил:

– Пилограт, что за мать тебя родила?

– Не смей так просто говорить о моей матери! Иначе навлечешь на себя еще более страшные мучения, которые пока только витают у меня в голове!

– Вот я и спрашиваю, кто у тебя была мать, что ты вырос такой жестокий? Ведьма?

– Не смей так отзываться о моей матери! Моя матерь была самый добрейший человек, какого я только знал. Да будет ее исстрадавшемуся телу земля пухом!

– Извини, я не знал, что ее больше нет в живых. А что с ней случилось? – пытаясь найти причину его жестокости, спросил я.

– Я ее казнил. Она была очень добрым человеком, поэтому, не смотря на все мои старания, долго терпела мои пытки. Однако мне все же удалось замучить ее до смерти.

– Но за что?!

– За то, что она родила меня таким жестоким. В детстве, когда я был еще совсем маленьким, мать пыталась наставить меня на правильный путь – я хотел нести добро людям и стать священником. Однако зло, сидевшее с рождения во мне, заставляло мучить все живое, окружавшее меня. Чем, дальше, тем мои пытки становились все изощреннее. Когда я замучил нашу корову, устроив в сарае настоящий ад, отец меня избил плетьми до полусмерти.

Пока я отлеживался на печи, я все думал, как ему отомстить. И вот, когда он парился в нашей семейной бане, я его там запер, и решил немного подогреть. Однако я не рассчитал жар и накидал в печку слишком много дров. Я до сих пор помню, как отец несколько часов подряд бился в заколоченную мною дубовую дверь, сначала ругался и грозился до смерти забить плетьми, если я не открою. Я понимал, что если открою, то так оно и будет. Поэтому я молча стоял под дверью, слушая, как он начинал уже громко кричать от невыносимой жары.

Последние полчаса перед смертью, он скулил как собака, прося, даже умоляя, открыть дверь. Однако что-то нашло на меня в тот момент, и я стоял не шевелясь у двери, наслаждаясь предсмертными стонами отца. Потом спохватился, начал открывать дверь, но уже было поздно – отец в муках сварился. Тогда я понял, что дороги назад у меня уже нет, что я уже стал убийцей и это клеймо никакими добрыми поступками с себя мне не смыть.

И это было главной моей ошибкой. Я попался в ловушку, которую расставляет зло, охотясь на людей – я попал на винтовую лестницу зла, ведущую в ад. С каждым новым злым деянием человек, спускается на один виток по лестнице, приближаясь к абсолютному злу. Чем ниже человек стоит на лестнице, тем тяжелее с нее уйти, и тем сильнее чувствует он свою обреченность. Чем сильнее он чувствует свою обреченность, тем сильнее ему кажется, что он уже полностью обречен, а раз он полностью обречен, то, сколько зла он не сделай, он все равно попадет в ад. И он творит еще больше зла, в надежде на то, что сатана его за это отблагодарит в аду.

Творя новое зло, человек опускается по адской лестнице еще ниже, откуда уйти еще тяжелее, и где он становится еще обреченнее. Человек вдруг понимает, что на предыдущем витке лестницы ему бы было легче сойти, чем сейчас, однако сейчас ему это уже кажется невозможным. И так он идет по этой лестнице ниже и ниже, все более обрекая себя на службу сатане.

Так сатана заполучает себе верных слуг. Случается, конечно, находятся люди, которые сходят с этой лестницы, однако таких очень мало. Я же погряз где-то в самом низу этой лестницы, хотя она и бесконечна, и свернуть с нее у меня уже не хватит сил.

С этими словами дверь, скрипя, отворилась, и палач быстро исчез в коридоре. Дверь за ним тут же захлопнул охранник. По телу моему пробежала и исчезла дрожь, вместе с которой исчезли и все смутные страхи, навеянные горбатым Пилогартом. Лишь в центре моей темницы догорала свечка, отбрасывая волнующие дрожащие тени на суровые стены.

«Да, таких психов, как этот палач, я еще не видывал» – подумал, качая головой я. Была уже поздняя ночь. Я решил, что неплохо бы было поспать. Отгоняя мысли о страшных пытках, которыми грозился мне палач, я, кряхтя, потянулся тушить свечку.

Не успел я дотянуться до свечки, как на все подземелье раздался душераздирающий крик. От внезапного порыва ветра свеча потухла, словно злые духи погасили ее, ознаменовав свой приход. Где-то из-за стены слышались крики боли пытаемого и сатанинский смех палача. Пилогарт выполнял свою ужасную работу в соседнем карцере.

Всю ночь, до позднего утра, я слушал невыносимые крики боли и жуткие стоны несчастного. Иногда раздавался довольный и зловещий хохот палача, при этом стоны переходили в ужасные вопли. Мне уже было не до сна – при каждом новом крике или стоне воображение рисовало передо мной те ужасные пытки, о которых мне рассказал горбатый Пилогарт. Но только на месте пытаемого предательские мысли изображали меня.

К утру я был в таком разбитом состоянии, будто меня действительно всю ночь пытали. Мне пришлось признать, что этот сумасшедший Пилогарт был мастером своего дела – еще не начав меня пытать, он подверг меня таким мукам и страданиям, что я к утру уже был готов сойти с ума от раздававшихся на все подземелье стонов и воплей второго его пациента. Когда крики стихли, я еще несколько часов сидел в оцепенении. Мне почему-то перехотелось есть, пить и вообще жить, лишь только мне стоило подумать о том, что меньше чем через месяц эта горбатая фигура снова появится в моей темнице, однако на этот раз уже начнет надо мной искусно издеваться. От ожидания своего грядущего и неминуемого ужаса я, должно быть, уже сойду с ума к тому времени.

В замочной скважине щелкнул ключ, дверь открылась, и мне принесли две краюхи хлеба и большой кувшин воды.

Я встрепенулся и отогнал от себя все дурацкие мысли, из-за которых я становился похожим на загнанного перепуганного зверя, посаженного в клетку в ожидании дня, когда придет мясник и зарежет сое глупое животное.

Я заставил себя поесть и напиться, после чего стал лучше себя чувствовать, настроение мое поднялось, и я лег обратно на скамью, решив поразмышлять о своей теперешней жизни, однако, после бессонной мучительной ночи, сразу же заснул.

Когда я проснулся на следующее утро, в голову ко мне внезапно пришла гениальная мысль – мне надо бежать из проклятой темницы, пока этот псих Пилогарт не вернулся снова справиться о моем и без него не важном теперь здоровье. Я удивился тому, что эта идея раньше не посещала меня, и поэтому начал копаться в своих мыслях, подбирая более или менее реальный план для побега. Однако после долгих тщетных усилий я ничего путевого не придумал.