Владимир Савченко - Призрак времени

— Ну-ну, развей свою мысль. Так что?

— А то, что во Вселенной нужно поступать по-вселенски, — продолжил Брун. Как она с нами, спокойненько зашвырнув нас не парсеки не туда, так и мы с ней. Ну, не то что совсем так, не на равных, куда нам, — но с полной отдачей. А это будет вот как…

И он изложил план. Будет только один разгон — в звезду Г-1830. В него надо вложить весь заряд аннигилята, тогда удастся выйти на скорость, очень близкую к световой, на 0,999с. Масса ""Буревестника" в силу релятивизма возрастет раз в 30. А поскольку Г-1830, скорее всего, антивещественна, будет удар-вспышка, кои нарушат внутреннее равновесие этой странной звезды. Равновесие ее и так должно быть шатким из-за чужеродности мира, наложения противоположных процессов…

— Это, во-первых, заметят издалека, может быть, не только из Солнечной даже, — увлеченно, будто и не смертный приговор себе и им двоим, излагал Аскер. — В двух направлениях заметят: в ложном и подлинном. Во-вторых, это хорошо и надолго взбаламутит там пространство, 4-континуум — и новым исследователям, когда они прилетят, будет что наблюдать и открыть. Мало не покажется…

— Камикадзе… — молвил Летье. — Были такие ребята в ХХ веке в Японии.

— Такие быле не только в Японии, — сказал Корень. — И в России, и у французов, англичан. Шли на таран в самолете, в танке, на подлодке. Погибнуть с наибольшей эффективностью. Вот и мы будем так. Все верно. французов. Шли на таран в самолете, в танке, на катере. Погибнуть с наибольшей

— Слушайте, вы не о том! — все не мог остановиться в развитии замысла Бруно. — Вполне возможно, что это открытие переплюнуло и теорию Дирака. У него только вещество и антивещество. А раз здесь попахивает антивременем, то ведь тем самым и антипространством!

— Это как? — не понял пилот.

— А столь же плотной средой, но с целиком противоположными свойствами. То есть возможна аннигилляция двух пространств, нашего и того, у Г-1830. Представляете, как мы можем шарахнуть!..

Самое замечательное, думал потом Иван Корень, что от этого самоубийственного решения он пришел в хорошее настроение. Да и двое его коллег тоже. Вряд ли так было бы на Земле — на Земле без войн и невзгод, в комфортном мирке, где бы жить да жить. А здесь, во Вселенной, другое дело: они почувствовали себя частью ее и поэтому — людьми.

Звездолет будет многие годы лететь к подлинной звезде Г-1830, видимой сзади; глыбы с вмороженными Мартом, Мариной Плашек и Галиной будут еще дольше плестись в пустоте к Солнечной — и потом еще десятилетия они будут там доказывать свое. Вообще вся история с "Буревестником" растянется на век. А жить этим троим оставалось несколько дней. Хорошо, если с неделю.

Музыка звучала в звездолете — в отсеках, каютах, коридоре. Но теперь всюду к звукам скрипок, флейт, фортепиано, контрабасов, арф примешивался стук, скрежет и лязг металла, шипение электрорезаков.

Летье и Аскер в скафандрах с магнитными присосками на массивных башмаках двигались по корпусу, отделяли газовыми резаками второй маневровый двигатель, его сопла, многотонную камеру сгорания из черного монолита.

— На совесть делали, не отдерешь… — бормотал пилот в микрофон в шлеме.

Наконец камера помалу отделилась от обшивки. "Буревестник" тряхнуло. Бруно не устоял, сел. Камера мягко зацепиласьза выступ ближнего люка — и корабль снова дрогнул. Летье подбежал, противоестественно стоя под прямым углом к поднявшемуся Аскеру, отталкивал черный цилиндр руками. Физик помог; отпихнули: уфф!.. Камера пошла за корму, растворилась во тьме среди звезд. Избавившись от лишней массы, звездолет сразу наддал; двое на его обшивке легли, держались руками за скобы.

— Иван, сбавь тягу, а то нас унесет! — крикнул пилот.

Стефан, который уклонился от демонтажа, разорял библфильмофоноиотеку. Он разложил в две кучи книги, микрофильмы, касеты, диски с записями текстов и музыки, рукописи, отчеты. В одну то, что ему нравилось, в другую прочее. Кучи вышли равные. "Много…" — вздохнул он, берясь за ревизию первой. Взял в руки одну книгу, другую, несколько папок — и внезапно озлился, принялся кидать в люк переходной камеры все подряд. Уцелели только необходимые справочники да несколько музыкальных записей. Через четверть часа вслед за библиотекой в космос полетели и дюралюминиевые стеллажи.

Марина со слезами на глазах уничтожала оранжерею. Непросто было вырастить в условиях звездного полета эти желтые, алые и синие розы, гордые пионы, кусты помидоров, даже огурцы и морковку, яблоки и апельсины. В этом уголке земной природы астронавты отдыхали, отходили душой. Сколько труда и изобретательности вложили они во всякие приспособления, от складных подпорок до гироскопических гнезд для саженцев, чтоб спасти их при ускорениях!

Сейчас через переходную камеру в пустоту летела и флора, и почвы, и механика. Марина видела в иллюминатор, как беззвучно лопались в холодном пространстве налитые красным соком помидоры, свертывались мгновенно в черные стручки листья пионов…

Наконец Корень отладил астронавигатор так, что он автоматически менял тягу двигателей от уменьшения массы. Уточнил курс на Солнце. Опускался по коридорной шахте — и не узнавал корабля. Вокруг был разгром. За пустыми гнездами кают виднелись ребристые бока с пятнами сварки. Мимо пополз вверх на нейлоновом канате какой-то куб с обрыками кабеля. Капитан не сразу узнал в нем электроэрозионный станок, на котором еще недавно работал.

"Больше всего кают жаль, — подумал он. — Это выбросили за борт личную жизнь. А какая теперь будет?"

А музыка все звучала в шахте. Вот нежно, величественно и печально повела мелодию скрипка, к ней присоединился фагот, потом рожок и флейта, гобой — и весь оркестр. Увертюра "Ромео и Джульетта" Чайковского, узнал Иван.

Они встретились посредине шахты. Марина устало поднималась от оранжереи: комбинезон испачкан, волосы растрепались. На площадке молча постояли, прижавшись друг к другу. Иван поцеловал ее в глаза, почувствовал привкус соли. "Плакала." Поцеловал и руки, маленькие, в ссадинах и земле. Так, не сказав ни слова, оба двинулись дальше: он вниз, она вверх.

Опустился в ассенизационный отсек. Здесь кончалась жилая часть звездолета. В углу Стефан наращивал винипластовую трубку на торчащий из стены отросток.

— Для чего это? — спросил Корень.

— Для дерьма, — коротко и зло пояснил конструктор. — Оранжереи теперь нет, пусть идет в топливные камеры. Аннигилирует.

— Дельно. Помочь?

— Справлюсь, не надо. Странное существо человек, а, Иван?