Станислав Лем - Футурологический конгресс. Осмотр на месте. Мир на земле

— Пока, — сказал я, но не был уверен, что он услышал, потому что наступила мертвая тишина. Я вынул из уха блестящую маслину и, немного подумав, спрятал в коробку с помадками, завернув, словно конфету, в станиоль. У меня было достаточно времени и материала для раздумий, но ничего больше. Прежде чем лечь, я отдернул гардины. Ночные бабочки уже улетели, видимо, привлеченные светом, льющимся из других окон. Луна плыла за облаками. «Наделали мы дел», — сказал я себе раздраженно, натягивая одеяло на голову.

На следующий день Грамер постучал, когда я еще лежал в постели, и сообщил, что Паддергорн вчера заглотил вилку. Он уже несколько раз глотал что-нибудь из столовых приборов в целях самоубийства. За ним здорово присматривают, неделю назад он проглотил рожок для ботинок. Ему сделали эзофагоскопию — рожок оказался полуметровой длины, тогда он стащил у кого-то в столовой вилку.

— Его интересуют только столовые приборы? — в меру вежливо спросил я. Грамер тяжело вздохнул, застегнул пижаму и сел в кресло рядом с кроватью.

— Нет, не только… — проговорил он на удивление тихо. — Плохо дело, Джонатан.

— Как кому, Аделейд. Я, во всяком случае, не намерен ничего глотать.

— Нет, действительно, дело дрянь, — повторил Грамер. Он скрестил руки на животе и принялся крутить большими пальцами. — Боюсь за тебя, Джонатан.

— Будь спок, — ответил я, поправляя себе подушку и подкладывая под спину думку. — Я под надежной защитой. Может, слышал о некроцитах?

Это его так поразило, что он замер, полуоткрыв рот, а его лицо без особых усилий приняло то глуповатое выражение, с которым он ходил, изображая из себя миллионера с неутоленными мечтами.

— Вижу: слышал. И о селеносфере небось тоже? А? Или ты не удостоен такой степени посвящения? А о жалкой судьбе так называемого коллаптического оружия из последних разведок, может, что-нибудь знаешь? И о тучах на Море Зноя? Нет, об этом тебе уж наверняка не сказали…

Он сидел и, посапывая, глядел на меня своими рыбьими глазами.

— Будь ласков, подай вон ту коробочку со стола, Аделейд, — с улыбкой попросил я. — Люблю перед завтраком полакомиться сладеньким…

Поскольку он не шелохнулся, я слез с кровати за помадкой и, вернувшись под одеяло, подсунул ему коробку, прикрыв уголок большим пальцем.

— Угощайся.

— Откуда ты знаешь? — наконец хрипло проговорил он. — Кто… ведь…

— Напрасно нервничаешь, — сказал я не очень внятно, потому что марципан прилип у меня к нёбу. — Что знаю, то знаю. И не только о моих приключениях на Луне, но и о неприятностях коллег.

Он опять онемел. Оглянулся, словно был впервые в моей комнате.

— Радиостанции, передатчики, тайные провода, антенны и модуляторы, да? — спросил я. — Нет тут ничего, только вот вода немного капает из душа. Видно, уплотнение сдало. Чему ты удивляешься? Или действительно не знаешь, что они находятся во мнe?

Он растерянно молчал. Потер вспотевший нос. Взялся за мочку уха. За этими признаками отчаяния я наблюдал с явным сочувствием.

— Может, споем что-нибудь на два голоса? — предложил я. Помадки действительно были вкусные, но приходилось следить, чтобы их не осталось слишком мало. Облизнув губы, я взглянул на Грамера.

— Ну, шевелись, скажи что-нибудь, ты меня пугаешь. Ты боялся за меня, теперь я боюсь за тебя. Думаешь, у тебя будут неприятности? Если станешь вести себя правильно, попротежирую, сам знаешь где.

Я блефовал. Но, собственно, почему бы мне и не блефовать? Уже то, что несколько моих слов так подействовали на него, свидетельствовало о беспомощности его патронов, кем бы они ни были.

— Обещаю, что не стану называть имен и организаций, не хочу доставлять тебе дополнительных хлопот.

— Тихий… — простонал он наконец, — бога ради… нет. Этого не может быть. Они вовсе не так действуют.

— А разве я сказал, как? Видел я сон, ведь, по сути дела, я ясновидец.

Грамер вдруг решился. Приложил палец к губам и быстро вышел. Убежденный, что он вернется, я спрятал коробку под сорочками в шкафу и успел принять душ. Даже побрился, прежде чем раздался тихий стук. Он сменил халат на белый костюм, а в руке держал что-то большое, завернутое в банное полотенце. Он задернул гардины и принялся вытаскивать из узла аппаратики, установил их черными раструбами к стенам. Свисающий из черной коробочки проводок включил в розетку и принялся что-то делать, страшно сопя при этом. Огромный живот ему ужасно мешал, да и лет ему, пожалуй, было под шестьдесят. Он долго ползал на коленях, воюя со своей электроникой, наконец, не вставая с колен, выпрямился и, поморщившись, вздохнул.

— Ну давай поговорим. Коль уж так получилось…

— О чем? — удивился я, натягивая через голову самую красивую сорочку с необыкновенно практичным темно-голубым воротничком. — Выкладывай, если тебе невтерпеж. Давай, поплачься мне в жилетку, какие страхи испытываешь из-за меня. О том типе, который уверял тебя, будто я заперт здесь крепче, чем муха в бутылке. Впрочем, говори, что хочешь, исповедуйся, облегчи душу. Увидишь, как полегчает.

И неожиданно, ни с того ни с сего, словно игрок в покер, который перебивает пульку, не имея ничего на руках, бросил:

— Ты из которого отделения, из четверки?

— Нет, из пер… — Он осекся. — Что ты обо мне знаешь?

— Ну довольно, — я сел верхом на стул. — Надеюсь, ты не думаешь, будто я скажу что-нибудь за так?

— Что ты хочешь услышать?

— Можешь начать с Шапиро, — сказал я безмятежно.

— Он из ЛА. Это факт.

— Но он не только невролог?

— Нет. То есть да, но у него есть и другая профессия.

— Продолжай.

— Что ты знаешь о некросфере?

— А ты?

Положение становилось неясным. Быть может, я переборщил. Если он был агентом разведки, все равно какой, он не мог знать слишком много. Крупным экспертам таких ролей в принципе не поручают. Но положение было исключительное, так что я мог и ошибаться.

— Довольно играть в прятки, — сказал Грамер. Он был в отчаянии. Белый пиджак пропотел у него под мышками насквозь.

— Сядь лучше рядом, — буркнул он, опускаясь на коврик.

Мы сели внутри круга, образованного его аппаратиками и проводками, как будто собирались выкурить трубку мира.

Не успел он заговорить, как послышался шум мотора и по саду за окнами проплыла большая тень. Грамер широко раскрыл глаза. Гул ослаб и спустя минуту вернулся. Над самыми деревьями, перемалывая ротором воздух, повис вертолет. Дважды хлопнуло, словно кто-то откупорил бутылки гигантских размеров. Вертолет висел так низко, что я видел людей в кабине. Один приоткрыл дверцу и еще раз выстрелил из направленной вниз ракетницы. Грамер вскочил. Я не думал, что он может так резво двигаться. На всех парах он выскочил из комнаты, задрав голову. Из вертолета выпало что-то блестящее и скрылось в траве. Машина взревела, взвилась вверх и исчезла. Ползая на коленях, Грамер копался в траве, нашел контейнер размером с футбольный мяч и, не поднимаясь с колен, разорвал большой конверт. Известие, видимо, было очень серьезным, потому что конверт задрожал у него в руках. Потом он взглянул на меня, побледневший и изменившийся в лице. Еще раз взглянул на бумагу и встал. Смял ее в кулаке, спрятал за пазуху и, не спеша, не давая себе труда выйти на тропинку, пошел напрямую, через газоны. Вошел в комнату, молча пнул самый большой из аппаратов противоподслушивания, раздался треск, и из щелей металлической кассеты повалил синеватый дымок от короткого замыкания. Я продолжал сидеть на полу, а Грамер топтал бесценные приборы, рвал провода, словно и в самом деле спятил. Наконец, рассопевшись, уселся в кресло, сняв предварительно пиджак и повесив его на моем стуле. Потом, словно только теперь заметил меня, взглянул мне в глаза и громко охнул.