Георгий Мартынов - Звездоплаватели-трилогия(изд. 1960)

Слова Иайи звучали на шести языках. Какой силой воображения, какой отчётливостью мысли надо было обладать, чтобы фразы фаэтонского языка превращались и образы и понятия, легко воспринимаемые любым мозгом!

Последние слова Иайи поразили всех. «Новая родина… отдалённые потомки.» Это означало, что обитатели пятой планеты не погибли, как думали люди. Они спаслись и поселились на другой планете, очевидно не принадлежавшей к Солнечной системе.

— Вы можете задавать мне вопросы, — продолжал Иайа. — Я буду отвечать вам. Разумеется, только на те, которые мы смогли предвидеть. В аппарате, откуда вы слышите мой голос, записано несколько десятков вопросов и ответов.

Фаэтонец замолчал. Он стоял перед людьми и смотрел на них огромными глазами, устремлёнными в одну точку. Его руки оставались протянутыми вперёд, он как бы застыл в этой позе. И настолько живым казался Иайа, что каждый невольно подумал, что он устанет, если не опустит рук.

Но изображение фаэтонца не могло устать. Могли устать сами люди. И за много веков до этой беседы, обдумывая и подготавливая её, фаэтонцы подумали и об этом. Следующие слова Иайи показали, что он и его товарищи представляли себе всю обстановку встречи с поразительной точностью.

— Вернитесь на поверхность планеты, — сказал Иайа. — Обдумайте ваши вопросы. Спуститесь сюда через одну двухтысячную долю времени, необходимого для вашей планеты, чтобы обойти вокруг Солнца. И примите меры против усталости. Наша беседа будет продолжительной.

Разумеется, фаэтонцы не могли знать счёта времени земных людей, и они нашли форму, как указать нужное время, чтобы прияли все, независимо от принятой единицы измерения.

И перед людьми снова встала жёлто-серая стена. Изображение Иайи исчезло.

— Это означает четыре часа и двадцать три минуты, — сказал Пайчадзе, произведя несложный расчёт.

— За работу, друзья! — по-английски, чтобы все поняли, сказал Камов. — Фаэтонцы дали нам не много времени на подготовку.

Пока учёные составляли список вопросов, которые они хотели задать Иайе, в подземную комнату спустили двенадцать кресел и расположили их полукругом перед стеной, где должен был снова появиться фаэтонец.

Мельников подробно рассказал о том, что они видели, тем, кто не был внизу. И у всех возник один и тот же вопрос — зачем понадобился фаэтонцам этот театральный эффект? Почему они не ограничились «говорящей» машиной, а сочли нужным показать людям «живого» фаэтонца?

На этот вопрос был только один ответ, и он напрашивался сам собой, особенно после того, как Йайа сказал, что фаэтонцы не погибли, а существуют где-то. Они не были уверенны, что люди увидят фильм на кольцевом корабле, и хотели показать, как выглядят те, с кем придётся иметь дело впоследствии. Ведь Иайа сказал, что свяжет людей с отдалёнными потомками фаэтонцев.

Другого объяснения не было. Нельзя же было предположить, что фаэтонцы поступили так из любви к эффектам.

Точно в указанное время, через четыре часа и двадцать три минуты, двенадцать человек опять собрались перед металлической стеной. Удобно расположившись в креслах, они приготовились к длительной беседе. Смело можно сказать, что ничего более странного, чем эта «беседа», никогда не происходило на Земле.

Мельников и Второв захватили с собой кинокамеры. «Явление Иайи» должны были увидеть все люди на земном шаре.

Наступила назначенная минута.

Было очевидно, что вмешательство Второва или кого-нибудь другого сейчас не нужно. Фаэтонцы сами назначили срок, и их автоматика должна была сработать сама. Так и случилось, но только после семи минут ожидания.

Почему запоздала фаэтонская техника? Много причин могло привести к этому. Во-первых, фаэтонцы могли указать одну двухтысячную долю года просто потому, что круглая цифра удобнее для мысленной передачи, семь минут опоздания они могли считать несущественными. Во-вторых, часовой механизм, а что-нибудь вроде него должно было быть, мог за столь долгое время немного испортиться. И в-третьих, время оборота Земли вокруг Солнца могло измениться, если прошли не тысячи, а миллионы лет.

Всё это было возможно, но люди сильно удивились. Невольно обращало на себя внимание одно странное обстоятельство — двадцать три минуты плюс семь составляют тридцать. А это означало, что запланированный фаэтонцами «перерыв» продолжался, с поразительной точностью, ровно четыре с половиной часа!

Никак не могло случиться, что счёт времени у людей и фаэтонцев был один и тот же. Случайность? Это возможно, но трудно было поверить в такую точную случайность.

Синего тумана и хрустальных нитей на этот раз не было. На месте «растаявшей» стены сразу появился Иайа.

— Я вас слушаю, — сказал он.

Первый вопрос был о причине гибели Фаэтона.

Начался рассказ. Двенадцати слушателям казалось, что кто-то действительно говорит им. Запись мысленных образов была поразительно чёткой. Но не всегда.

Все заметили, перерывы в рассказе Иайи. Создавалось впечатление, что временами фаэтонец «умолкал» и это молчание не было оправдано логикой его слов. И только в конце Иайа (было ясно, что люди слышали именно его мысли) объяснил, отчего это происходило.

В рассказе многого не хватало. А вместе с тем было совершенно очевидно, что фаэтонцы очень тщательно готовили его.

Происходило это потому, что в местах перерывов людям должен был демонстрироваться фильм, иллюстрирующий рассказ Иайи. Но фильма не было.

И такой совершенной казалась фаэтонская техника, что об этом никто не догадался. Люди не понимали причины неясностей и объясняли их недостатками своей восприимчивости к мысленным образам.

А догадаться было не трудно.

Опытный стенографист записывает человеческую речь легко и точно. Без пропусков и без искажений. Речь можно воспроизвести впоследствии в таком виде, в каком она была произнесена.

Совсем не то произошло с рассказом Иайи. Его записывали четверо, и у всех получилась различная запись.

Это никого не удивило, люди не имели опыта записи чужих мыслей. В каждом мозгу рассказ фаэтонца звучал по-своему, в зависимости от степени восприимчивости. К тому же, в рассказе не всё шло гладко.

В результате, когда «беседа» закончилась, в распоряжении людей оказались четыре неодинаковые записи и восемь воспоминаний. Большого труда потребовало составление отчёта для опубликования в печати.

Одно дело — короткие указания, подобные тем, которые были заключены в гранёных шарах Арсены, и совсем другое — длинный рассказ о чужой и неведомой жизни. Его гораздо труднее передать и гораздо труднее «услышать».