Юрий Никитин - Сеттлеретика

Навстречу мне метнулся Валентин Игнатьевич, мой зам, ветеран сеттлеретики, проповедовавший идею переселения людей в компьютеры, когда те были еще на лампах и занимали два-три нижних этажа института.

– Скрестили пальцы, Антон Юрьевич? – спросил он нервно. – Здравствуйте. Доброе утро!

– А вы через левое плечо похаркали? – поинтересовался я.

– И мелом черту провел у двери, – сообщил он так серьезно, что я поверил. Когда одни неудачи, на что только не пойдешь, в каждом из нас, пусть мы все академики, живет лохматый суеверный дикарь и время от времени прорывается наружу. – И пальцы держу скрещенными, видите?

– Фига получается, – заметил я озабоченно. – Как-то иначе скрестите… А что это за новость?

Шестеро дюжих грузчиков вкатили со двора в холл огромный металлический ящик, похожий на железнодорожный контейнер, только белого цвета. В раскрытые двери был виден трейлер защитного цвета с характерными пятнами войск специального назначения.

Валентин Игнатьевич помрачнел, взгляд ушел в сторону, но я смотрел требовательно, наконец он пробормотал:

– Генерал Иванов распорядился.

В сердце кольнуло, я задержал дыхание, потом спросил:

– А он почему вдруг?

– Вы же знаете, – ответил Валентин Игнатьевич умоляюще, – что же вы мучите? Один из основных заказчиков. На ключевых испытаниях присутствует всегда.

– Прошлые пропустил, – напомнил я. – И еще три подряд… Ох, у меня дурное предчувствие.

– Вы просто не любите военных, – сказал Валентин Игнатьевич. – А я в свое время откосил, потому у меня к людям в форме никакого негатива.

Подошел мой второй зам, Саенко, вдвое моложе Игнатьевича, ловкий и пробивной хозяйственник, блеснул зубами в приветливой улыбке и черными, как спелый терн, глазами.

– Ивановым любуетесь? Здравствуйте, Антон Юрьевич. Как здоровье? А то вы что-то бледный… Говорят, виагрой злоупотреблять вредно. Иванов при всех регалиях, видели?

– Еще увидим, – буркнул я. – Он со своим смазливым адъютантом? Или смазливой бабой в погонах, чтобы ничего лишнего не подумали?

Саенко сказал уважительно:

– Вы смотрите в корень, Антон Юрьевич. Увы, ни с тем, ни с другим. Зато с двумя запечатанными контейнерами, как вы уже заметили. И сделали какие-то выводы. Какие?

– Лучше умолчу, – пробормотал я. – Лучше пусть у одного настроение портится.

Валентин Игнатьевич поплевал через левое плечо, Саенко брезгливо отпрыгнул, скрестил пальцы обеих рук и, судя по застывшему лицу с выпученными глазами, что-то проговаривает про себя.

В зале машинных расчетов яблоку негде упасть, я велел посторонним покинуть помещение, и хотя посторонних нет, все работают над проектом, но все, кроме избранной группы, послушно потянулись к выходу. Здесь уже из суеверия потрогали хромированную поверхность главного блока Алкомы, теперь за ходом эксперимента можно наблюдать на больших экранах в соседних посещениях.

Генерал Иванов появился не один, а в сопровождении двух полковников. Те, молчаливые и на удивление интеллигентные, поклонились и отбыли к своему непонятному грузу. Генерал остановился у входа и орлиным взором оглядывал зал. Хотя в последнее время на генеральские должности начали выдвигать существ профессорского вида, а военные министры вообще тюфяки и рохли, но Иванов – орел, военная косточка, деды и прадеды воевали, служба в крови, костях и во взгляде: человек долга, верности и неукоснительного исполнения приказа.

Валентин Игнатьевич пробормотал едва слышно:

– Он сказал, это наш последний шанс. Однако сам уже принял свои меры.

Холод разлился по моему телу.

– Эти меры… в контейнерах?

Он прошептал, не глядя в сторону генерала:

– Судя по всему… да.

– Господи, – вырвалось у меня, – что он задумал? Это не его дело!

– Кто платит, – печально сказал он, – тот и заказывает музыку. А мы должны под нее плясать.

– Иначе возьмут других танцоров, – вставил Саенко.

Холод продолжал разливаться по всему телу, заломило кости. Я спросил дрогнувшим голосом:

– Что в контейнерах?

– Никто не знает, – ответил Саенко с неудовольствием, он – да не знает. – Военные помешаны на секретности. Даже когда необходимости нет.

Я кивнул, Саенко что-то темнит, недоговаривает. Но если даже он уклоняется от ответа, значит, дела хуже некуда. Возможно, Иванов в самом деле решил прикрыть проект, как уже давно ходят слухи. Но это… это немыслимо. Это конец, это отбросит развитие сеттлеретики на исходные позиции…

В сторонке группа техников деловито снимает с контейнеров защитные кожухи. Передняя стенка наполовину из толстого стекла, я приблизил лицо так, что уперся лбом в холодную поверхность металла. По телу пробежала легкая дрожь: в металлической капсуле покоится обнаженное тело атлетически сложенного мужчины. Оно погружено в жидкость наподобие прозрачного геля, грудь мерно вздымается. Человек спит, несмотря на то что контейнер везли, трясли, а то, вполне с них станется, и кантовали.

Я вскинул голову, ощутив холодный взгляд. К нам подходил крупный мужчина с красивой седой шевелюрой, породистое лицо дернулось, словно он хотел бы избежать неприятного разговора, но, увы, он – директор института, а я – один из ведущих специалистов сеттлеретики.

– Интересуетесь? – спросил он хорошо поставленным голосом оратора, привыкшего к выступлениям с трибуны Госдумы и на заседаниях Министерства науки. – Здравствуйте, Антон Юрьевич.

– Здравствуйте, Арнольд Ильясович, – ответил я. – А что это за?..

– Еще не знаете?

– Нет. Но вижу, хозяйство не наше.

– Генетики, – ответил он лаконично.

Он очень не хотел отвечать развернуто, только полные ублюдки говорят неприятности с удовольствием и даже с наслаждением, но я спросил в упор:

– А что делают в нашем институте эти самые, которые… генетики?

Я сам невольно произнес это слово с презрением. Сказывается давнее соперничество, но директор не воспользовался случаем ткнуть мордой в неспортивность, выдержал мой негодующий взгляд и ответил сухо:

– Генерал, как вы догадываетесь, подстраховался.

– В смысле?

– Поставил сразу на две лошадки.

– Это в его характере, – процедил я сквозь зубы. – Но какое отношение эти трупы имеют к пересадке сознания в компьютер?

Он развел руками.

– Вообще-то это в характере каждого разумного человека. Была бы у вас такая возможность, и вы бы поставили. Генерал сказал, это запасной вариант. Если у нас ничего не получится и на этот раз…

Он не сказал «у вас», дистанцируясь от неудачников, и на этом спасибо, но я все равно сказал так зло, что почти зарычал:

– Получится! На этот раз получится.

Он вздохнул, я подумал еще злее, что эти твердые заверения он слышал от меня уже сотни раз. С другой стороны, когда-то же должно получиться в самом деле? Сейчас продумано все, абсолютно все! Ни один атом человеческого тела не ускользнет от кваркоскопа. Все-все в неприкосновенности будет перенесено в этот суперкомпьютер, где теперь могут разместиться уже несколько человеческих сознаний и даже человеческих существ.

На несколько минут я забыл про военное ведомство как одного из заказчиков, про директора института, про общественное мнение и ожидания общественности. Сотрудники заканчивали последние приготовления, Алкома разогревается, а за стенками уже пошел жидкий гелий, поглощая и отводя тепло.

Для переноса назначили одного из техников, а раньше это было таким событием, что шли долгие дебаты, кого первым, и в самом деле для первого «переноса в компьютер» избрали академика Кербыша, автора фундаментальных работ, по которым трое получили Нобелевские премии. После того как не получилось, еще трижды пробовали с Кербышем, потом он отказался терять напрасно время, у него осталось не так уж много, планка переноса постепенно снижалась, пока вот докатились до такого позора…

Затем мы отступили и только наблюдали долгий процесс сканирования и считывания информации. Это заняло три часа, тихие лаборантки принесли в зал машинных расчетов подносы с горками бутербродов и горячим кофе.

Мы жевали бутерброды и не отрывали взгляды от экранов. Через три часа я взял руль в свои руки, без всякой нужды перекинул пару тумблеров, это для фотокорреспондентов, им нужны жесты, повернулся лицом к ожидающим.

– Процесс переноса завершен!

Среди собравшихся раздалось несколько жидких хлопков, директор, генерал и большинство не шевельнулись, на лицах все оттенки недоверия, и, увы, ни один не смотрит ликующе: мол, добились! Получилось!

Генерал смерил меня долгим взглядом, затем посмотрел на директора, на панель Алкомы и после театрально рассчитанной паузы поинтересовался холодным тоном:

– И… что? Я как-то иначе все это представлял.

Я торопливо развел руками:

– Дайте нам время… Возможно, перенесенный в компьютер сейчас в нем только осваивается…