Аркадий Стругацкий - К вопросу о циклотации

— Понятно? — спросил я.

— Да. Я только не понимаю, зачем это вам?

— Ну как — зачем? Мы астрономы. Мы исследуем космос…

И тут он словно взорвался.

— Зачем вам космос?! — закричал он. Лицо его перекосилось и пошло пятнами. — Зачем вам всё это: космос, телескопы, заводы, овцы?! Вы обречены, понимаете? Разложение… распад… рассинхронизация! — Он выкрикнул несколько странных, совершенно незнакомых мне слов, похожих на научные термины. Я запомнил только одно — что-то похожее на «циклотацию». — Что произошло здесь у вас? Как произошло здесь у вас? Как случилось, что вы стали узнавать, и менять, и исследовать… Объектив! Миллиметр!.. Можно понять — дома. Пусть овцы… Усложнение потребностей. Развитие специализации клеточных колоний… Но космос! Но спутники! И ваша история!.. И вы знаете, помните, и никто понятия не имеет о циклотации!.. Сложнейшая общественная жизнь, политика, войны, расы и племена!.. Интересы, интересы, интересы!.. Человеческие, космические!.. И ваше солнце! Вы сгустили его! И это в условии социальной неразберихи!.. И не понятно, не понятно… Он дрожал и чуть не плакал.

— Я ничего не узнаю здесь… Я хотел совсем другого… Задача ставилась так ограниченно: двухступенчатая циклотация с трёхмерным выходом… Некоторое укрупнение клеток. Допускаю. Пусть простейшие, пусть даже растения, зелёный цикл… Хотя не понимаю, почему хлорофилл при светиле такого класса?.. Ну кто мог предвидеть такую эволюцию на базе псевдожизни!..

Я сходил в палатку и принёс чайник с холодным чаем. Мне было страшновато. Я не врач и никогда не видел таких сцен. Что-то неприятно извращённое чудилось мне в его словах, в его бреде, в его нервной дрожи. И в то же время я ощущал: всё это каким-то образом касается меня лично и всех нас вообще.

— Выпейте-ка, — сказал я по возможности спокойно, наливая чай в чашку.

Он непонимающе уставился на меня.

— Зачем?

— Всё бы вам знать — зачем, зачем… Выпейте, успокойтесь.

Он резко отвёл мою руку с чашкой.

— Не успокоит это меня, — сказал он с досадой, но уже спокойнее. — Почему вы все такие смешные — успокойтесь, успокойтесь… Я вас должен успокаивать, а не вы меня. Вы понимаете, что вас ждёт?

— Кого? — спросил я. — Меня?

— И вас, может быть… Хотя нет, вас — нет. Слишком рано. Но всех остальных, которые будут потом… Диссипация… — Он замолчал, выкатив глаза. — Страшно представить, — пробормотал он. — Всё в один день. Сначала старики, потом молодые… Дети останутся среди мёртвых, рассыпающихся в порошок… — Его передёрнуло.

Я, холодея, ждал. Вы представить себе не можете, как страшно и неприятно было на него смотреть. Хорошо одетый, симпатичный человек, с приятным лицом, и вдруг глаза начинают поблёскивать и косить, рот передёргивается, и несётся бред, полный глубокой трагической убеждённости.

— Послушайте, — снова начал он, — скажите честно… только не обижайтесь и не думайте, что это глупая шутка… мне совсем не до шуток. Так вот… только честно! У вас никогда не появляется потребность… как бы это объяснить… Словом, вам никогда не хочется войти в воду и делать вот так?

Он стал как-то странно раскачиваться, делая забавные, но очень сложные движения руками и головой. На первый взгляд эти движения были совершенно нелепы, но они не казались никчёмными, в них чувствовалась какая-то целеустремлённость, что-то они мне напоминали, то ли движения какого-то механизма, то ли чьи-то профессиональные жесты — массажиста, фокусника, гипнотизёра… В них ощущалась некая «нужность», это не были движения «просто так». Это были движения «зачем-то». Я следил за ним как зачарованный. Он перестал и посмотрел на меня.

— Нет? Никогда не хотелось?

Я почесал в затылке.

— Знаете, говоря честно — нет. Хотя они что-то мне напоминают, эти ваши эволюции. Не могу только припомнить — что.

Он горестно покивал.

— Да. Понимаю вас. Этого и следовало ожидать.

Он замолчал и глубоко задумался. Я тоже молчал, глядя на него. Я всё пытался понять, что это значит, кто он такой и что мне с ним делать, если это сумасшедший. Всё-таки больше всего он был похож на сумасшедшего.

— Это и есть циклотация, — сказал он наконец тихо. — Не сама циклотация, но кинематический ритм, для циклотации здесь нет материала, и поэтому выход мал. Да вы и не заметили бы его. Выход происходит в другом темпе времени… Скажите, а слово «циклотация»… Впрочем, я говорю чушь.

— Вы хотите спросить, знакомо ли мне слово «циклотация»?

— Да… Но это чушь. Откуда вам его знать? Это я сказал пустяк.

— Я должен вам сказать, что… «цикл» — это распространённое слово, и поэтому…

— Нет, нет, не будем об этом. Это пустяк… Ещё один вопрос. Последний. Самый последний. Вы астроном, да?

Я кивнул.

— Правильно я понимаю, что вас интересуют физические процессы, происходящие в масштабах весьма больших сравнительно с планетной единицей длины?

— В общем, да.

— Строение звёзд, строение звёздных систем?..

— Да… галактики. Метагалактика… космогония, космология…

— Так. Тогда вопрос. Только честно. Вы… Вас… Вот вас лично это действительно увлекает? Вас эти проблемы действительно побуждают к деятельности?

— В общем, да. Несомненно. Всё это чрезвычайно увлекательно.

— Увлекательно… А вы никогда не спрашивали себя: зачем? Зачем это вам, собственно, надо? Почему просто не существовать — питаться, размножаться, оберегать себя и потомство?

Теперь он говорил совершенно спокойно и рассудительно. Такой вопрос, по-моему, рано или поздно приходит в голову практически любому человеку. Мне он тоже приходил. И много раз мне приходилось спорить на эту тему. Я сказал:

— Всё это не просто. Дело, вероятно, в том, что человек основательно отличается от животных. Ему органически присуща потребность в избыточной информации: инстинкт познания. Вопрос «зачем» не имеет смысла. Познание — это необходимость. Это свойство мощной нервной организации. Это не зависит от нашего «я». Это нам присуще так же, как собаке — отличный нюх, а птице — отличное зрение… Я, наверное, недостаточно чётко выражаюсь?

— Нет. Достаточно. Я понимаю. К сожалению, я всё отлично понимаю. — Он, помрачнев, откинулся на спинку стула. — Я понимаю главное: как-то, почему-то, каким-то страшным попущением вы стали носителями разума.

— Кто — мы?

— Вы. Все.

— А вы?

— Я — другое дело, — сказал он устало. — Я, собственно, преступник. А точнее — я просто неудачник. Я не сумел. Может быть, ошиблась машина. Может быть, какая-то логическая прореха. Всё это выяснится. Всё это выяснится очень скоро… только, пожалуй, слишком поздно…