Геннадий Гор - Скиталец Ларвеф

Размышления Эрой прервал призывный звук отражателя.

Она взглянула на экран и увидела добрые, усталые глаза своего отца.

— Если ты не очень занята, Эроя, — сказал отец, — зайди, пожалуйста, ко мне в институт. Я хочу показать тебе чудесное существо.

— Опять древнего таракана, извлеченного из тьмы веков? Он мне ужасно не понравился.

— Нет! На этот раз не таракана, а бабочку, только что доставленную из тропиков.

Дети Эрона-старшего, одного из крупнейших энтомологов Дильнеи, не пошли по стопам отца. Эрон-младший избрал специальностью теорию информации, Эроя историю и палеонтологию. Нет, их не привлекал мир насекомых, крошечных существ, которых эволюция загнала в тупики познания, одарив инстинктом, застывшим знанием рода и вида.

Сколько книг о насекомых и их видении мира написав Эрон-старший! И сколько придумал и создал аппаратов, занятых тем, что они вбирали в свою механическую память факты из жизни этих странных существ.

Эроя зевнула. Ничего не поделаешь, придется провести час или два в лаборатории отца.

Это было давно. Эрое исполнилось тогда семь лет.

И отец принес домой необыкновенный подарок.

— Не знаю, понравится ли тебе… — сказал он. — Достаточно войти сюда и нажать кнопку… Но не спеши. Никогда не надо спешить.

— А если я нажму кнопку, — спросила нетерпеливо Эроя, — что случится со мной?

— Ничего особенного. Ты превратишься в пчелку.

Эроя думала, что отец шутит. И так думали все — и дети, пришедшие в гости, и взрослые. Но оказалось, отец вовсе не шутил, Эроя раскрыла дверь аппарата, вошла, нажала кнопку и превратилась в пчелу. Не то чтобы превратилась буквально, как в древних сказках, но она попала в пчелиный мир. А разве это не одно и то же?

Это были чудесные мгновения. Исчезла комнате с гостями, исчезло все, и появилось нечто новое и необычайное.

Этот мир, который раскрылся перед Эроей, сверкал всеми оттенками и всеми цветами. Желтый, зеленый, синий, фиолетовый. А это еще что за цвет? Ведь такого цвета не бывает. Но он тут, перед глазами. Он сверкает, как поверхность лесной реки, как облако, как зыбкая ветка приснившегося дерева. Как же он называется? Эроя начинает вспоминать название всех цветов и оттенков. Но этому цвету, должно быть, забыли дать название. А мир сверкает и меняется.

Цвета и запахи так странно сливаются. Пахнет кленовым соком. Что это? Птичий свист? Или запах фиалки? Или прохлада грохочущей реки, несущейся по камням?

Вещи потеряли тяжесть. Нет линий и форм, Только цвета и оттенки. Время остановилось. В приснившемся облаке отражается черное крыло птицы.

Спустя много лет у Эрой не раз возникали воспоминания, что когда-то она была пчелкой. Не во сне же ей приснился странный мир?

И все же она не стала энтомологом, вопреки желанию отца. Ее влекла к себе не природа, а история. А еще больше-искусство восстановления утраченного. Вот и сейчас она хочет восстановить облик древнего охотника, того, от кого остался только череп, а от эпохи кусок грубо отесанного камня, служившего одновременно орудием защиты и труда.

В лаборатории была тишина. Механические библиографы и автоматические историки стояли, погруженные в молчание, в безмолвный покой вещей.

Дверь распахнулась. Вбежала молодая помощница Эрой Физа Фи. У нее было лицо возбужденной от бега школьницы. Сама быстрота, скорость, нетерпение — она всегда куда-нибудь спешила.

— Сегодня я хочу уйти на час раньше, — выпалила она. Ее смеющиеся глаза смотрели на Эрою настойчиво и ласково. Она просила, зная, что Эроя не сможет отказать.

— Опять этот твой безумный Математик?

— Он безумный, но не мой.

— А что он говорит?

— Он не говорит, он только подсчитывает. Он подсчитал все — количество галактик, звезд и планет. Количество атомов. Возможное количество биологических форм, количество клеток у всех организмов, не считая одноклеточных. Исходя из теории вероятностей, он даже предсказал мое будущее.

— Что же он предсказал тебе?

Физа Фи рассмеялась.

— Он не предсказал, а вычислил. Он только назвал две цифры, и обе очень большие. Он подсчитал, сколько лет Вселенная существовала до меня и сколько она будет существовать после.

— Откуда он все это знает?

— Он ничего не знает. Он шутит, Эроя. Но шутит точно, математически, с цифрами, уравнениями и выкладками. Его бог — это число.

— Он всего-навсего мальчишка, студент. Сколько же ему лет?

— Нисколько, Он умножил годы на секунды. И сказал мне, сколько он прожил секунд. Астрономическое число. Он сделал это в уме, всего за три минуты.

— А от какой цифры он вычел самого себя?

— Он хочет взглянуть на череп древнего охотника, У него есть какие-то идеи, которыми он хочет с нами поделиться.

— Но он же не археолог, не палеонтолог, он математик. И к тому же мальчишка.

— Он говорит, что без математики тебе не восстановить утраченное.

— Передай ему, что он еще юнец, хотя прожил астрономическое количество секунд. Все мальчишки влюблены в большие числа.

Как только ушла Физа Фи, Эроя включила автоматического Эрудита. Ровный, тихий, приятный академический голос начал называть факты, перечислять события, напоминать даты и имена.

Эроя подошла к Эрудиту и переключила стрелку. Стрелка побежала назад, в прошлое, отмеривая не часы и минуты, а столетия. Наконец она остановилась в той глубокой и темной, как дымная пещера, эпохе, где не существовало ни дат, ни календарей, ни исторических событий, записанных в книгах или памяти поколений. Поколения сменялись быстро.

Никто даже из самых могучих и ловких не мог переступить через порог своих сорока лет. Жизнь была короткой, полной опасностей и невзгод. Жили, охотились на зверей, рожали. А смерть уже ждала, торопилась и торопила. Она являлась внезапно — то как снежный обвал, то как прыжок оскалившего зубы хищника, то как камень, брошенный рукой соперника, отобравшего у тебя вместе с жизнью и быстроногую самку. Уже не стадо, еще орда. И полное слияние «я» с родом. Личность? Нет, о ней еще никто не ведал.

Тихий, академический, бесстрастный голос, голос без интонаций. Безличный, как всякий автомат и учебник. Безличный монотонно повествовал о безличном. Нет, не то. Совсем не то. Эроя взглянула на череп древнего охотника. Ведь не общее, не род, не племя хотела она восстановить, а только одного. Одного из многих. Лицо неповторимое, особенное, живое, каким, вероятно, и был этот рано погибший юноша, Брат Эрой Эрон-младший на днях был здесь и предложил восстановить внутренний мир охотника. Он мог ставить себе такую задачу. Сумел же он создать модель внутреннего мира своей сестры, записать живую историю ее личности и подарить эту модель отправившемуся в космическое путешествие Веяду. Он хотел облегчить горечь разлуки. Удалось ли это ему? Едва ли. Но об этом речь пойдет впереди.