Павел Комарницкий - 30 июня

— Ну, это действительно какой-то аварийный сигнал. А нормальные передачи?

— Пожалуйста, вот. «Судно…» тут непереводимое понятие… «вышло с грузом…» тут непереводимое понятие… «из порта…» тут местное непереводимое название… «в порт…» тут опять местное название… «с заходом в порт…» так… «Будет восемнадцатого. Приготовьте место для складирования…» Вот и всё.

— Всё ясно с тобой, Ярара.

— Что именно ясно со мной, о мой повелитель? — девушка насмешливо сморщила нос, одновременно изящно изогнув поднятый хвост — кисточка чуть подрагивала над плечом.

— Пока что местные передачи в основном состоят из непереводимых понятий.

— Не грызи меня, о мой повелитель — ещё более насмешливо произнесла девушка, снова обмахнувшись кисточкой хвоста — Я исправлюсь, непременно исправлюсь.

— Действительно, чего пристаёшь к малолетке — добродушно вступился за девушку капитан, откровенно забавляясь — Вот ты сам не в состоянии даже сколько-то уверенно сказать, что и как едят аборигены, а…

— К малолетке? — девушка в возмущении хлестнула хвостом — Ну спасибо, дядя Хррот. Имеются ли у вас ко мне ещё какие-либо умные вопросы, о мудрейшие из мудрейших?

— Пока что всё.

— А у меня имеются. Иахрр, как ты полагаешь, сколько процентов информации мы улавливаем?

— Я понял твой вопрос. Нисколько. Речь может идти о долях процента. О тысячных долях, в самом лучшем случае.

— Вот и я о том же. Не может быть, что они тут имеют только примитивную телеграфную радиосвязь, а вся остальная информация идёт в виде писем. Так не бывает! Должны быть закрытые, проводные каналы… Чего вы смеётесь?

— Ну разумеется, о звезда моих очей. Такие каналы существуют. Это примитивный проводной телеграф. Более того, существуют и линии, по которым идёт передача звуковой информации. Стараниями нашего почтенного Ухурра мы уже ведём интенсивное прослушивание десятков таких каналов.

— И вы все молчите?! Где это всё?

— Если ты посмотришь файл «проводные каналы» у себя в папке, ты найдёшь там самую свежую информацию. Мы просто не решились отвлекать тебя, питая призрачную надежду, что непереводимых понятий в твоих переводах станет чуть меньше. И вообще, прежде чем поднимать хвост на старых опытных хищников, следует посмотреть на своём рабочем столе.

Девушка пристыжённо умолкла, и даже её хвост увял, спрятав кисточку за спиной. Впрочем, ненадолго. Кисточка вновь взлетела, заплясала над плечом.

— Мне нужна вся информация, Иахрр. Вся до последнего бита. Чем больше, тем лучше.

— А забирай!

— И заберу! У вас есть ещё ко мне что-то, почтеннейшие?

— Да чего взять с малолетки — тут капитан и командор засмеялись странным, гортанно-переливчатым смехом — Всё, работай!

Окно стянулось в точку, погасло. Иахрр снова повернулся к капитану.

— Хррот, так не пойдёт. Так мы можем крутиться на орбите хоть год. Дай разрешение на высадку нашей группы. Скрытную, само собой, я не говорю о прямом контакте. Пойми, нам надо всё видеть.

— Есть телезонды.

— Это не то. Мы должны почувствовать планету.

— Нет, я сказал! Ещё вопросы?

— Грызун-норушник!

— От грызуна слышу! Всё, свободен!

Иахрр повернулся и пошёл по коридору пружинистой походкой потомственного лесного хищника, и только хвост хлестал направо-налево, выдавая крайнее возмущение. Капитан проводил его взглядом, покуда фигура не скрылась за поворотом плавно изогнутого по дуге коридора. Вздохнул совсем по-человечески, перевёл взгляд на стену, за неуловимо-тонкой гранью которой плавал гигантский шар планеты. Щелчок пальцев, и стена восстановила свою полуметровую нерушимую броню — погас экран.

На чердаке дачи было темно — хоть глаз выколи — пахло прошлогодними яблоками, сухой полынью и кошками. У широко распахнутого чердачного окна мрак был чуть пожиже, там угадывалось какое-то шевеление. Внезапно неярко вспыхнул электрический фонарик, явно с сильно севшими батарейками, выхватив из темноты неясную худую фигуру, склонившуюся над планшетом с какими-то записями.

Борис Переверзев, студент второго курса Московского университета, был астрономом по призванию. Да, пришлось идти учиться на инженера, отец настоял. Всё верно, конечно — любая профессия должна кормить, и желательно хорошо кормить. Ну что это за профессия — астроном… Весьма скромное казённое жалованье, и никаких тебе жизненных перспектив. Сиди в темноте за трубой до самой пенсии, если не до смерти. А девушки, между прочим, весьма уважают богатых. Женатый же человек вообще обязан…

Борис вздохнул. Всё правильно, всё верно. Отец прав. Да вот только сердце Бориса принадлежало звёздам. Нет, против девушек Борис ничего не имел, наоборот. И против женитьбы тоже в принципе не возражал. Все женятся, отчего же… Но в глубине души он знал: если жизнь поставит его перед таким выбором, он выберет звёзды.

Закончив записывать, Борис погасил фонарик — тот уже еле светил, тусклым красноватым светом — и снова припал к окуляру трубы. С этим инструментом ему просто сказочно повезло. Пятидюймовый рефрактор, объектив — триплет Кука, цейсовская работа… Чего ещё желать? И почти даром, потому как приятель срочно распродавал ненужный хлам, дядино наследство. Борис усмехнулся, вспоминая. Как всё-таки по-разному мыслят люди. Пятидюймовый рефрактор от Цейсса — хлам, надо же… Там ещё на квартире полно всяких тарелок-соусниц-супниц, вроде бы старинный мейссенский фарфор, и вовсе уж никчёмные позолоченные побрякушки от какого-то Фаберже. Вот уж действительно бесполезный хлам… А это — чистое золото. Вот только осталось построить башенку… Негоже такому инструменту выглядывать из чердачного окна, хотя обзор и тут неслабый…

Чем ещё хороша профессия астронома — мысли текут себе, ночью им никто не мешает. А глаз делает своё дело. Тихо, негромко тикает часовой механизм астрогида. Да, астрономом может быть не каждый. Тут уснуть — минутное дело. Поэтому Борис всегда старался заранее выспаться, да ещё брал с собой крепкий кофе, изрядную банку, закутанную в пуховую шаль.

Послышались шуршащие, почти неслышные шаги. Борис на секунду оторвался от окуляра. В темноте призрачно-зелёным светом светились кошачьи глаза.

— Чего тебе, Мурёна? — Борис никогда не прогонял кошку, частенько навещавшую его во время ночных бдений — Некогда мне. Сиди тихо, раз явилась.

Кошка в ответ негромко мяукнула — мол, поняла, буду сидеть тихо. Борис снова припал к окуляру. Начало мая в Москве не самое лучшее время для наблюдений. А в Петербурге, куда он чуть было не поехал, и вовсе вот-вот начнутся белые ночи, для астронома — мёртвый сезон. Нет, не зря он, сдав экзамены экстерном, подался на каникулы к тётушке в Киев. Во-первых, на широте Киева ночи сейчас гораздо темнее. Во-вторых, и погода тут не в пример Питеру. Ну и в-третьих, тётушка, добрая душа, не достаёт, как маменька — сиди хоть все ночи напролёт на чердаке…