Коллектив авторов - Полдень, XXI век (апрель 2011)

Домочадец

…Общий праздник новоселья безусловно способствовал началу работы магазина-салона поэзии на минус третьем этаже. Софья Михайловна, единственный продавец магазина, с первого же дня завела обыкновение выносить стул, на котором она сидела, в общий коридор и встречать посетителей рядом с дверью в магазин, провожая внутрь и оставляя наедине с Прекрасным. А сама возвращалась на свой пост за новым посетителем.

Впрочем, интересовали ее не только посетители магазина, а вообще все домочадцы, спешившие на работу, в магазин или учиться, а также возвращавшиеся домой, – каждому она успевала сказать слово, а иногда и завязать разговор.

Это относилось и к посторонним людям, навещавшим эзотерический салон соседки Деметры или парикмахерскую «Галатея». Лишь коренастые накачанные подростки из клуба восточных единоборств враскачку проходили мимо, не удостаиваясь разговоров. Их Софья побаивалась.

За разговорами не забывала она и своих обязанностей продавца, непременно ввертывая на прощанье что-нибудь типа:

– Заходите, чудесный Есенин появился. В супере…

Или:

– Рекомендую Губермана. Краткость – сестра таланта.

Репертуар ее был разнообразен.

Пирошников в это время обычно находился за стенкой, в своем боксе, одетый в домашний костюм и тапки, небритый и иногда в меру похмельный. Щебетанье Софьи его почему-то раздражало и лишь некий доход от продаж как-то мирил его с новой формой торговли.

Эти скромные продажи позволяли Пирошникову ежедневно выпивать вечером бутылочку сухого красного, закусывая его сыром и предаваясь сладостно-мучительному подведению итогов собственной жизни.

Ему почему-то всегда казалось, что от него ждут подвигов. Правда, чем дальше, тем меньше. И невыполнение этих подвигов Пирошников неизвестно почему записывал себе в минус, хотя многие этого попросту в себе не замечают, с какой стати? Подвигов обещано не было.

Оговоримся: никому, кроме себя.

И сейчас, подходя к итогу своей жизни, Владимир Николаевич осознавал, как мало осталось времени для подвига, да и необходимость его все чаще ставилась под сомнение.

Причем подвиг этот неминуемо должен был совершиться по приказу Предназначения – и во славу Отечества.

Но почему Отечества, а не своего дела, призвания, семьи, в конце концов?

Так уж был воспитан.

Однако как бы там ни было, а за прошедшие сорок лет ничего похожего на Предназначение в жизни Пирошникова так и не обнаружилось. Не считать же, в самом деле, Предназначением его длительное сожительство с Наденькой и Толиком на правах мужа и отца, так и не узаконившего эти отношения?

Додумавшись до этого невеселого вывода, Пирошников допил вино и вытянулся на тахте, глядя в потолок.

«Старик… – подумал он. – Жалкий, никчемный старик…»

Эта мысль обожгла его, он рывком вскочил с тахты, застонав от боли в бедре, и схватив беспечно дремавшего на своей подстилке котенка, прокричал тому прямо в мордочку:

– Нет! Нет! Нет! Ты слышишь?!

Котенок Николаич, без сомнения, услышал, потому что сморщил нос и зашипел. Но Пирошников явно обращался не к нему, а к кому-то другому, находившемуся много выше этого подвала, этой последней отчаянной Родины, после которой уже ничего, лишь вечный покой.

И он был услышан. Нарастающий подземный гул поднялся снизу, пол качнулся вместе со стенами, так что Пирошников вновь упал на тахту, и пустая бутылка кьянти гулко покатилась по паркетному полу.

Это продолжалось мгновение, но было замечено всеми домочадцами.

Пирошников выскочил в коридор, успев машинально взглянуть на часы. Была половина восьмого вечера. Первое, что он увидел в коридоре, была стоящая на четвереньках рядом с упавшим стулом Софья Михайловна. Она теперь имела обыкновение задерживаться после окончания работы на полчаса, на час ввиду крайней своей общительности и в надежде быть приглашенной в гости к кому-нибудь из домочадцев. И действительно, попадала на чаепитие, а то и на ужин к сестрам из «Галатеи», тоже проживающим рядом со своим салоном, или к ветерану подводного флота, капитану первого ранга в отставке Семену Израилевичу Залману, крепкому еще старику, любителю Омара Хайяма.

Итак, Софья, охая и стеная, ползала по коридору, пытаясь подняться. Пирошников помог ей, в то время как из многих дверей в коридор высыпали галдящие домочадцы. Молодая мамаша Шурочка Енакиева промчалась мимо к лифту, прижимая к груди годовалую дочь.

– Владимир Николаевич, видите, видите! – чуть не плача запричитала Софья.

– Что я должен видеть? – рассердился Пирошников.

Дверь напротив открылась, и на пороге возникла Дина-Деметра, как всегда, одетая с иголочки, спокойная и загадочная. Она с каким-то торжеством посмотрела на Пирошникова и произнесла лишь одну фразу:

– Что и требовалось доказать…

Софья между тем закончила свою тираду.

– Вы договор аренды читали? Подписывали? Там было сказано, было! «Предупрежден о возможных чрезвычайных ситуациях, могущих возникнуть на месте расположения строения в связи с геологическими причинами»! – наизусть процитировала Софья.

– Какими? – спросил совсем сбитый с толку Пирошников.

– Геологическими! Землетрясение! Вы под землетрясениями подписались! – голосила Софья.

Мамаша Енакиева впрыгнула с ребенком в лифт и вознеслась на волю.

– Не подписывался я под землетрясениями, – сказал Пирошников. Ситуация все более казалась ему комичной, тем более что новых подземных толчков не последовало.

– Наука умеет много гитик, – с улыбкой произнесла Дина.

Появившийся в коридоре отставной подводник подошел к Софье Михайловне, учтиво, по-офицерски поинтересовался самочувствием.

– Пустяки… – зарделась Софья.

– Покидать подводный корабль следует лишь в критической ситуации, – пояснил подводник. – Пока я такой не наблюдаю.

– Я тоже. Закрывайте лавку, Софья Михайловна, – распорядился Пирошников.

– Сейчас, сейчас, подниму книги, они попадали с полок… – Софья скрылась в магазине.

– На Северном флоте… – начал моряк.

– Да погодите вы с мемуарами! – оборвал его Пирошников.

И тут из открывшихся дверей лифта показался начальник охраны Геннадий, бережно поддерживающий за плечи всхлипывающую мамашу Енакиеву с ребенком.

– Идите домой, успокойтесь, страшного ничего нет… – напутствовал он ее, направляя по коридору к ее двери.

Затем Геннадий возвысил голос и обратился к домочадцам:

– Граждане, расходитесь! Ложная тревога. На улице Блохина рухнул подъемный кран. Сотрясение почвы. Аварию к утру устранят.

Он замолчал и взглянул на Пирошникова.