Яна Дубинянская - Козлы

Я остановилась на полушаге, чуть не запахав носом.

Козы!!!

Вот сейчас старуха придет забирать их — а меня там и близко нет. И все, капец. В лучшем случае — опять беспросветное рабство от рассвета до полуночи. А в худшем… я ведь её здорово напугала козьей бандой, на совесть!.. Может и вышвырнуть за порог, ни черта не заплатив, — и что тогда? У меня тут, в Крыму, нет никого. Ни одной живой души…

Понеслась вперед, как сумасшедшая, — удивительно, как не загремела во весь рост посреди дороги. Спасение было одно: прибежать на козье пастбище раньше Твердолобихи. «Добрый вечер, Зин-Иванна, все козочки на месте, Бусик хорошо себя вел. Ничего особенного не случилось…»

Да, не случилось! Правда. Ничего особенного…

Я летела напрямик через деревню, и собаки всей Мысовки провожали меня нестройным лаем. Ноги не чувствовались совершенно, но я точно знала, что стоит остановиться — и сразу отзовутся и педали катамарана, и километры по шоссе, и пузыри под хлястиками босоножек…

И все-таки споткнулась — уже на тропинке.

Темнота, тепловатая пыль и острый камень в левой ладони. Попробовала подняться; ноги не гнулись, и я даже испугалась, что переломала кости. Да нет — всего лишь стесала до крови колени, в последний раз такое было в третьем классе… И ещё извазюкала в пыли единственное приличное платье. Идиотка! А под ноги смотреть — слабо?

Слабо. В так называемом лунном свете едва белели мои собственные руки. Одна из них сама собой нашарила что-то в пыли на тропе. Веревка. Какой привязывают коз. Значит, они ещё здесь… ура.

Радости не получилось. Слишком хреново устроен мир, где надо радоваться грязной веревке. Сиди теперь, жди Твердолобиху, репетируй честные глаза и соответствующее выражение морды лица. А завтра, пожалуй, можно будет и вправду ни на шаг не отходить от старухиных козлов. Некуда отходить…

Ногу дернуло судорогой — так неожиданно, что я чуть не заорала. И внезапно где-то совсем рядом раздался дикий, оглушительный, душераздирающий вопль.

Секунда тишины — и жуткий, негромкий треск ломаемых веток и шелест листьев прямо над головой.

Передернувшись, как от электричества, я вскинула голову. Прямо надо мной нависала темная, косматая, душная громадина. Переминались у самых глаз тощие ноги с лысыми коленками. Сверху призрачным белесым клином ходила из стороны в сторону клочковатая борода. Тускло блеснули глаза — как всегда, злорадные, словно замышляющие что-то исключительно мерзкое.

— Бусик, — проговорила я тонким дрожащим голосом. — Бусик-Бусик-Бу…

Козел наклонил морду; на острые концы рогов накололась, как яблоко, почти круглая луна. И — двинулся на меня.

И тогда я вскочила и ринулась бежать. Мимо тропы, мимо веревки, сквозь кусты, сквозь шипы на лице… Волосы и платье клочьями оставались в кустарнике. Прочь!!! Сквозь боль в ногах и во всем теле, сквозь темный, жаркий, неуправляемый ужас…

… Горячие руки на плечах. Всё. Я была уверена, что умру.

— Лиза… Боже мой, Лиза…

Шелестящий нечеловеческий шепот. Лицо впечаталось в шерсть грубой вязки, колючую, пропахшую потом. Объятия — словно кольца вязаного удава. Который хочет не просто слегка придушить — раздавить. Глоток воздуха снова стиснулось кольцо — чуть слабее — обжигающие пальцы шарят по груди…

— Лиза… ты… со мной…

И тут я его узнала. Нет!!! Резко, с отчаянной силой развела руки в стороны; отодрала, разорвала на две части шерстяного удава. Козел Твердолобый!..

Отскочила на шаг. Лихорадочно нашарила на груди уже мокрый от чужого пота янтарный кулон.

— Подавитесь!.. Слышите? Забирайте его себе и целуйтесь с вашим святым оберегом! Мне — надоело. Я…

Истерика, рыдания, слезы в три ручья. Я — никому не нужна. Даже Твердолобому. Дешевая цацка с набережной — да, а я…

— Лиза!!!

Снова кольца — уже на запястьях. Железные, не вырваться. Я все-таки попыталась — рванула его на себя; потеряла равновесие, упала в колючую траву, на острый камень под спиной…

Лицо — так близко, что не различить черт. Так, что глаза сливаются в один длинный глаз. Так, что шепот ощущается на щеках горячим влажным дыханием.

— Лиза… я не понимал… теперь знаю… Ты — мой оберег…

— Пустите!..

— Я люблю тебя… Я хочу, чтобы…

— Вась-Ильич, вы…

— Говори мне «ты». Говори «Вася»…

И — ещё ближе. Губы — на губах, потом на глазах, на волосах, на шее… Это все неправда. Это — потому что змейка в янтаре. Олежка так и не спросил, сколько она там стоила, в Ялте…

Олежка.

«… Ни в одно лето».

— … чтобы мы были вместе — всегда. Всегда, понимаешь?!..

— Я не…

Не смогла договорить — навалился сверху, душный, пульсирующий, тяжелый… Уже без шерстяного свитера.

Тепло. Как тепло…

— … моей женой.

И снова — пальцы на груди. И жгучие губы… Прямо на груди, не в ложбинке, не там, где… И вообще, кажется, он давно перекрутился за спину, этот святой оберег…

— Всегда…

В предрассветном полумраке его лицо было серьезным и сосредоточенным. Как будто решал математическую задачу, а вовсе не спал. Сонными казались только ресницы — пушистые, мягкие… Как это я не замечала, что у него такие густые ресницы? Наверное, из-за очков.

Вася. Вася…

Вслух не получилось. Тронула за плечо и прошептала просто:

— Просыпайся… ну просыпайся, а?

Он заворочался, недовольно забурчал; пришлось легонько его потрясти. Открыл глаза и непонимающе уставился на меня.

Как будто вот-вот спросит: где я?.. и кто ты вообще такая?

— Лиза… ты что? Рано ведь еще…

— Светает, — объяснила я. — Сейчас твоя мать придет меня будить. Представляешь, что будет, если?..

Он сел; застонали пружины древнего матраса. Поежился, накинул на плечи шерстяное одеяло с прорехами: уголок, в который куталась я, выскользнул из рук. Холодище пронизал насквозь, кожа моментально подернулась пупырышками но отвоевывать одеяло назад или придвинуться поближе к Твер… Васе, черт, Васе, Васе!.. было как-то неудобно.

— Ну и что? — он зевнул.

Я пожала плечами. Вчера вечером, когда мы лежали в жухлой траве, а Твердолобиха тройными причитаниями собирала вокруг себя козье стадо, попутно поминая меня последними словами, он тоже порывался так и выйти к ней вдвоем. Ну и что?

Но по зрелом его размышлении я выбралась на тропинку одна. И, помогая старухе гнать стадо к дому, предположила невинно, что Василий Ильич, наверное, вот-вот вернется… За ужином Твердолобиха разливала мерзкое молоко, я расставляла тарелки, коты путались под ногами, а он… Вася… Что ж, любая разведка была бы им довольна.