Диана Гебелдон - Лорд Джон и суккуб

— Несколько сотен… этих ублюдков, — прохрипел он, сжав руку Грея. — Целый батальон… с ружьями. Они шли… к Французам. Фэншо… он крался за ними. Шпионил. Подслушивал. Проклятый сук… сук… — Он закашлялся и сплюнул кровью, но говорить ему стало легче. — Все это нарочно придумано. Шлюхи работали на них. Давали парням опиум. Отсюда сны. Паника. — Лейтенант приподнялся, стараясь выговаривать четче, чтобы Грей понял.

Тот понял его как нельзя лучше. Однажды доктор дал Грею опиум, он хорошо помнил дикие эротические сновидения, посетившие его после этого. Если подсунуть это снадобье людям, которые даже не слышали никогда про опиум, и одновременно пустить слух о демоне, терзающем мужчин во сне… Особенно когда у демона есть сообщница из плоти и крови, оставляющая следы, способные убедить мужчину, что ночью к нему приходил суккуб.

Трудно придумать план умнее, чтобы деморализовать противника перед атакой. Лишь это и давало Грею некоторую надежду. Он укрыл лейтенанта мундирами, снятыми с убитых, подтащил к нему капрала, чтобы они согревали друг друга, и напоил его водой из фляги, найденной в чьем-то ранце.

Если бы сводные силы французов и австрияков были значительны, они не прибегали бы ктакого рода уловкам, а просто смяли бы англичан и их германских союзников. А вот если силы примерно равны и к тому же вам предстоит переправиться через узкий мост, тогда желательно, чтобы вражеские солдаты не спали несколько ночей, а у офицеров, занятых только ими, поубавилось бдительности.

Все ясно как день. Рюсдейл следит за французами, а те сидят себе на утесах и шевелятся разве для того, чтобы отвлечь врага от идущих на соединение австрияков. Затем австрияки, скорее всего ночью, захватывают мост, а французы движутся следом за ними.

Дандис дрожал, зажмурившись и прикусив от боли губу.

— Кристофер, вы меня слышите? Кристофер! Где Фэншо? — Грей не знал по именам людей Дандиса. Если Фэншо взяли в плен, то… — Но Дандис показал на один из трупов, лежащий с раздробленной головой.

— Ступайте. — Лицо Дандиса стало серым — не только из-за меркнущего света. — Предупредите сэра Питера. — Он положил дрожащую руку на бесчувственное тело капрала. — Мы подождем.

Грей далеко не сразу понял, что смотрит на своего слугу — и до сих пор не понимал, зачем он это делает.

— Что-что? — сказал он.

— Я говорю — выпейте это, милорд, не то вы с ног свалитесь, а это нам ни к чему, ведь верно?

— Ни к чему? Да. Конечно. — Грей взял чашку и с запозданием добавил: — Спасибо, Том. Что это?

— Я вам уже два раза сказал и больше язык не стану ломать. Ильзе говорит, это придаст вам сил, вот и все. — Том нагнулся и с показным удовольствием понюхал жидкость, коричневую и пенистую — должно быть, в нее добавили яйца.

Грей по примеру Тома тоже понюхал и весь передернулся от пронизывающе-резкого запаха. Нашатырь, что ли? Спиртного, во всяком случае, там тоже хватает, а он и в самом деле едва держится на ногах. Грей напряг брюшные мускулы и залпом проглотил снадобье.

Он не спал почти двое суток, и окружающий мир то расплывался, то вновь обретал четкость, как в подзорной трубе. Время от времени он также переставал слышать, что ему говорят — а это, как верно заметил Том, никуда не годилось.

В предыдущую ночь он водрузил Франца на коня — шуму, надо сказать, было много, поскольку тот прежде ни разу не ездил верхом — и отвез его к Дандису. Вручив парню кинжал, он наказал ему охранять Дандиса и капрала, который то приходил в себя, то снова терял сознание.

Вернув себе свой мундир, Грей во весь опор при свете Ущербной луны поскакал назад. Дважды Боровок спотыкался, и Грей вылетал из седла. Падения тяжело сказывались на его костях и почках, но в целом он отделался счастливо.

Подняв тревогу на батарее, он помчался к Рюсдейлу, поднял весь лагерь на ноги, пробился к полковнику, несмотря на все попытки ему помешать, сколотил спасательную партию и поехал за ранеными. Когда они прибыли на место, уже почти рассвело. Капрал к этому времени скончался, а Дандис был еле жив и лежал головой на коленях Франца.

Капитан Хилтерн, разумеется, отправил гонца к сэру Литеру в замок, но Грей, вернувшись туда в полдень, счел необходимым лично доложить обо всем ему и фон Намцену. После этого солдаты и офицеры роем повалили из города. Военная машина, скрипучая и неповоротливая, как всегда, на этот раз заработала с поразительной быстротой.

К закату следующего дня Грей остался в замке один, разбитый телом и духом. Надобность в офицере связи отпала — курьеры сновали между полками, передавая приказы. Долг исполнен. Некем больше командовать, некому повиноваться.

Утром он собирался выехать вместе с личной свитой сэра Питера, но сейчас он никому не был нужен. Все занимались своим делом, забыв о Грее.

Он чувствовал себя странно — не то чтобы плохо, просто окружавшие его люди и вещи казались не совсем реальными, не совсем твердыми на ощупь. Он понимал, Что ему надо поспать, но не мог: этому мешали разжиженный мир и какое-то нетерпение, вызывавшее у него кожный зуд, но не проникавшее в глубину сознания.

Том что-то говорил ему. Грей сделал над собой усилие и вслушался.

— Колдунья, — повторил он с новым усилием — осознания сказанного. — Ты хочешь сказать, что герр Бломберг по-прежнему намерен провести этот свой… обряд?

— Да, милорд. — Том, хмурясь, отчищал с хозяйского мундира смолу смоченной в уксусе тряпицей. — Ильзе говорит, он не успокоится, пока не обелит имя своей матери, и никакие австрияки его не остановят.

Пелена усталости лопнула, точно мыльный пузырь, и мысли Грея обрели ясность.

— Боже, ведь он ничего не знает!

— О чем, милорд?

— О суккубе. Я должен сказать ему… объяснить. — Сказав это, Грей понял, что его рассказ вряд ли поможет делу. Открытая им правда хороша для сэра Питера и полковника Рюсдейла, но горожанам крепко не понравится, что их так провели, да еще кто — австрияки!

Грей отдавал себе отчет в том, что сплетен и страшных сказок никакими объяснениями одолеть нельзя, особенно если эти объяснения даны через герра Бломберга, явно заинтересованное лицо.

Даже Том смотрел на Грея с сомнением, пока тот излагал суть дела. «Суеверие и сенсация всегда привлекательнее правды и здравого смысла». Эти слова до сих пор звучали у Грея в ушах с той самой юмористически-грустной интонацией, с которой их произнес когда-то отец.

Он энергично потер лицо, чувствуя, что возвращается к жизни. Пожалуй, у него, как у представителя британских войск, осталась еще одна задача.