Наталья Иртенина - Скрип

Если бы я сам знал!

– Том, посмотри, там, на кресле… только не пугайся, это кровь…

– Кровь? Ты поранился?… Здесь нет никакой крови. Ты все еще бредишь! Я вызываю «Скорую». Не хватало мне еще, чтобы ты умер как раз в тот момент… Алло, «Скорая»?…

Когда она положила трубку, я взял ее за руку и усадил рядом с собой.

– Ты не договорила. Какой момент? Говори, иначе я сейчас же и умру от неизвестности.

Вместо ответа она наклонилась ко мне и поцеловала.

– Вот какой.

– Ты… серьезно?

Я вздохнул с облегчением.

Больше ничего не помню. Опять потерял сознание.

Я провалялся в лихорадке три недели. Она-то и вытащила меня с того света. Если бы она не скосила меня как раз в тот момент, когда я собирался приладить к потолку петлю, был бы я уже давно хладным трупом самоубийцы, закопанным и проклятым. Но этот «сильный галлюциноген» порядком попортил мне нервы. Моя собственная галлюцинация пыталась уверить меня в том, что я сумасшедший. И как, подлец, убеждал! Как профессиональный психоаналитик – с глубоким запусканием длинных рук в джунгли бессознательного. Всего меня наизнанку вывернул и выпотрошил. Поди теперь разберись, что в этой каше было настоящим, а что подделкой, с помощью которой меня пытались убить. Верить галлюцинации, хоть и уверявшей, что она – это я, было бы глупо. Да ведь я и не собирался верить. Однако же, в петлю полез. Значит, действовала эта штука, безотказно действовала. Кто же мог предвидеть, что меня понесет в тот день на крышу, под ледяной ливень, который спутает все карты? Теория случайностей тоже работает безотказно.

Первое, что я сделал, выйдя из больницы, – смазал петли качелей около дома. Теперь они не скрипят и не гипнотизируют меня своим тоскливым плачем. Они оставили меня в покое. Пьяный маятник внутри меня протрезвел и угомонился под напором всех этих малопонятных событий.

Конечно, легче всего было бы записать это в разряд кошмаров и наваждений, навеянных адской жарой и собственным мрачным состоянием духа. Тогда можно было бы оставить все это в том странном призрачном мире, из которого я каким-то образом вырвался, – мире, сотворенном скрипеньем музы тьмы, музыкой черного космоса. Как это сказал убиенный мною гангстер: «Нас не существует. Мы – солдаты невидимого фронта. Призраки и невидимки»? Тогда понятно, почему он исчез из моей квартиры вместе со своей упаковкой из старого тряпья.

Но что-то все же было не так. Словно партия еще не окончена. Переселившись из клиники домой, я не мог отделаться от малоприятного ощущения, что за мной все-таки непрерывно следят. А несколько дней спустя увидел это. Минут пять я оцепенело рассматривал его, потом спросил у Томки:

– Ты не знаешь, как здесь очутилось это?

– Разве не ты повесил? – удивилась она. – Что это за свинка?

Это означало, что в моей квартире хозяйничали не только гости из Управления. «Самоубийцы» сюда тоже захаживали. Настоящий проходной двор.

Свинкой был главный филантроп всея земли мистер Рескью собственной персоной. Плотно приклеенный к стене портрет. Тот самый – с добродушной улыбкой и лукавыми глазками-щелочками. Внизу стояло:

Я не стал впадать в панику. Я просто отодрал кусками картинку вместе с обоями и спустил в унитаз.

Прошло уже несколько месяцев. Незваные гости больше не являлись, чему я несказанно рад. Я стал забывать обо всем этом кошмаре.

Но иногда мне снится сон, заставляющий возвратиться в эти июньские дни и задуматься о том, что лежит по ту сторону. Всегда один и тот же сон. Я вижу старика, живущего в брезентовой палатке на заброшенном деревенском кладбище. Сейчас его там наверняка уже нет, но в мои сны он приходит до сих пор. Он стоит на крыше моего дома и смотрит на город. Позади него разбита его палатка. Старик поднимает высохшую руку, показывает на лежащий впереди мир и говорит:

– А все-таки он смердит.

А я, несмотря ни на что, все-таки абсолютно счастлив. Может быть ненадолго, но зато полностью и всецело. И все эти обманчивые призраки нельзя устранить никаким рассуждением разума, как сказал мраколюб Шопенгауэр.

1999 г .