Юлия Иванова - Последний эксперимент

И еще я подумала, что ему проще — ведь Николь уже была прежде его подружкой. Но когда ею стала Ингрид Кейн и умирала в его руках, когда это произошло и его лицо в моих ладонях снова стало реальностью, лицом Эрла Стоуна, я услышала:

— Ты не Николь. Может, я сошел с ума, но ты не Николь, Кто же ты? Кто ты?

Я знала, что никогда не отвечу ему. Как бы близки мы ни были. Он мог бы быть моим внуком.

Нет, я слишком женщина. А он — мужчина. Это нас сблизило, и это нас разделяет. Я остаюсь Ингрид Кейн, вещью в себе, я не могу открыться ему полностью. В чем-то я боюсь его. Потому что я женщина, а он мужчина. В чем-то мы всегда останемся тайной друг для друга. И на Земле-альфа тоже было так.

Они сравнивали любовь с огнем — наивно, но точно, Я «горела». И все тепло, все лучшее во мне — ему.

Мое тепло как бы материализовалось в нем, каждый раз Эрл уносил с собой часть меня. И чем больше я в него вкладывала, тем сильнее привязывалась к нему. Тем больше любила.

Теперь я понимала Риту — она отдала ему слишком много, чтобы продолжать жить без него. Для себя ничего не осталось. Она сгорела совсем, ей было двадцать. А может, это действительно прекрасно — сгореть дотла?

Иногда я жалела, что не способна на это. Всегда останется несгораемый сейф, надежно запертый изнутри, куда никому нет доступа. Даже Эрлу Стоуну.

Мои сто двадцать семь. Последний эксперимент. Наверное, поэтому мне не по силам было то, что они называли СЧАСТЬЕМ.

Это когда думаешь «не может быть», когда ты до предела натянутая поющая струна, которая вот-вот оборвется. Оно абсолют, оно «слишком», чтобы его можно было вынести долгое время.

«Вечное счастье» — бессмыслица. Все равно что «вечная молния». Разве что в настоящем раю.

Я «горела». Даже не знаю, хорошо мне было или плохо. По-всякому. Но все мое прошлое я бы отдала за полчаса с Эрлом. Даже когда мы играли в бетян, даже когда было плохо. Когда его взгляд вдруг останавливался на мне в мучительном недоумении:

— Ты не Николь. Может, я сошел с ума… Кто ты?

Он осмелился спросить это вслух лишь однажды. Он знал, что я не Николь. Он сомневался в очевидном, сомневался в самом себе. Вопрос был слишком интимен, все равно что признаться в потере рассудка.

Только я могла бы ему помочь. Но не могла. Оставляла одного и сама оставалась одна. Нам обоим было плохо в такие минуты. Но уже эта схожесть состояний вновь сближала нас, уже это казалось чудом.

Я по-прежнему не знала, куда и зачем он уходит по ночам, и не стремилась узнать. Эта его тайна как бы компенсировала мою. Так было легче удирать от его мучительного: «Кто ты, Николь?»

Будто причиняя боль себе, я частично избавляю его от боли. Иллюзия? Возможно. Спасительная жертва. У них тоже так было.

Но я знала — рано или поздно Эрл мне все расскажет. Моя неосведомленность тяготила его самого едва ли не больше, чем меня. Он был человеком абсолюта. Отдать все. Дотла. В этом отношении он походил на Риту. Или просто они оба были молоды? Почему Эрл не полюбил ее?..

Гаснет свет, мы на дне колодца. Жужжит кондиционер. Тело Риты, душа Ингрид. Кто из нас умирает в твоих руках?

Ингрид была совсем другой. Любопытно, понравилась бы она тебе? Или все-таки я с тобой остаюсь Ингрид? Ты разжимаешь руки. Опять тот взгляд: «Кто ты, Николь?»

Притворяюсь, что сплю. Мы играем в бетян. Ты одеваешься и крадешься к двери с бесшумной грацией зверя из семейства кошачьих. Стараешься не разбудить меня, хотя знаешь, что я не сплю.

Твои шаги по коридору — куда и зачем, не знаю. Мы встретимся через сутки, а я уже жду.

Всю ту жизнь за полчаса с тобой. Даже когда нам плохо. Ты не должен знать, что я ненастоящая. Я не могу, Эрл!

Прошла осень, кончалась зима. За все это время произошло лишь одно пустяковое событие — у меня выпала пломба. Возможно, об этом и упоминать бы не стоило, если бы… У Риты не было запломбированных зубов!

Я твердо это знала, так как в свое время обследовала на приборах каждую клетку ее тела — от пальцев ног до пепельных, с зеленоватым отливом волос.

И впоследствии я ни разу не обращалась к дантисту. Но вот, чистя зубы, обнаружила справа вверху маленькое аккуратное углубление, несомненно, искусственного происхождения, и вспомнила, что, когда накануне грызла орехи, мне действительно показалось, будто выскочила пломба. Может, приборы ошиблись?

Или Рита, готовясь к смерти, за те два отпущенных ей дня решила запломбировать вполне здоровый зуб? Сомнительно. Или… Или я не Рита? Забавно. Или…

Ореховую скорлупу мой Раздирающий Душу успел выбросить, и я тоже постаралась выбросить из головы это происшествие. Кто я? — не все ли равно. Я замечала, что даже для Эрла Стоуна этот вопрос постепенно теряет былую остроту.

Мы были слишком поглощены друг другом: тем чудом, которое рое они называли ЛЮБОВЬЮ.

Земля-альфа, лучшее, что когда-либо было создано тем человеком, принадлежало нам. Шекспир, Гете, Достоевский, Толстой, Бетховен, Чайковский, Моцарт… Все, что они называли КРАСОТОЙ, ПРЕКРАСНЫМ.

Теперь мы почти не разлучались — его ночные прогулки прекратились. Я и радовалась этому и чего-то боялась. Я знала, что он принял решение один, без меня, но ему необходимо, чтобы я его одобрила. Он ждал моих расспросов, но я молчала, опасаясь его откровений.

Он и так уже слишком был мной, а я не могла ответить ему тем же.

Приближался день Большого весеннего карнавала, и мне захотелось наверх. Непонятно откуда возникшее желание, от которого я никак не могла отвязаться, — ощутить себя в толпе, слиться с нею.

Единственный день в году, когда это было для нас возможно.

В костюмах и масках нас никто не узнает. Общепринятый стандарт-животное, птица, растение, насекомое. Флора и фауна Земли-бета, десятки тысяч родов и видов. Каждый постарался выбрать что-либо неизвестное — не узнанному никем виду полагался в конце праздника специальный приз. И призы тем, кто отгадает больше всех костюмов.

Мы не хотели призов. Эрл был барсом — это, разумеется, моя идея, а я — просто травой. Эрлу нравилось, когда я в зеленом. Подобие юбки из зеленых шелковистых стеблей, как у папуаски с Земли-альфа, в волосы, с которыми пришлось изрядно повозиться, вплетены зеленые нити, зеленая с золотом полумаска. Обнаженные плечи, шея и руки сверкают от золотистой пудры. Какая ты красивая, Рита! Длинные, стройные ноги чуть прикрыты колышущейся дикарской юбочкой — мои были куда хуже. И волосы…

Неуклюжая толстушка Ингрид с темными, вечно торчащими патлами — если бы можно было тебя вернуть! Мне захотелось поплакать. Сентиментальность, глупо. Закусив губу, я принялась пудрить ноги,