Юрий Брайдер - Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита

– Мы победили, – заявил Блюститель Площадей и Улиц. – Бастионы устояли, пролом в стене скоро будет заложен каменной кладкой, ворвавшиеся в город враги уничтожены.

– Нет, – возразил я. – Это не победа. Отбит первый натиск, и только. Город окружен, силы противника прибывают, а наши потери велики. Но не это главное. Пока жив Замухрышка, осада будет продолжаться, а он, боюсь, в некотором роде бессмертен. Предстоит тяжелая и изнурительная борьба.

– Низвергни на врагов Сокрушение! – подсказал кто-то. – Такое огромное, чтобы оно погубило всю эту погань!

– Вряд ли такое возможно, пока Хавр на стороне Замухрышки. Наши силы примерно равны, и он сумеет защитить армию Приокаемья так же, как и я сумел защитить город.

– Тогда выйдем в открытое поле и там померимся силой, – предложил Блюститель Воды и Пищи, как ни странно, самый воинственный из соратников. – На нашей стороне преимущество в ружьях и огнеметах.

– Замухрышка убьет огнеметчиков, не вставая со своих носилок, а остальных дитсов просто растопчут. Не забывай, на каждого из вас приходится по десятку врагов.

– Что же ты предлагаешь?

– Ждать. Отсиживаться. Беречь силы. Искать союзников в Заоколье. Тревожить врага вылазками. Осада не может длиться вечно. Такая прорва народа скоро опустошит все окрестности и вынуждена будет варить на обед ремни и подметки. Начнутся мор, недовольство и распри. Стоячая вода непременно протухнет.

– Но так могут пройти многие месяцы, – возразил Блюститель Бастионов. – Хватит ли нам воды, пищи и зелейника?

– Пока хватает, надо держаться. Умереть никогда не поздно. Кстати, люди по-прежнему стоят в очередях за зелейником. Даже раненые. Даже воины, которым положено находиться на стенах. Не лучше ли будет, если на время осады мы наделим всех дитсов достаточным количеством зелейника?

– Тут есть кому ответить на твой вопрос, – сказал Блюститель Площадей и Улиц.

Взоры всех присутствующих в зале обратились на Блюстителя Братской Чаши, с головы до ног закутанного в нищенский плащ, но от этого не ставшего менее тучным.

– Имеет ли право этот человек, насколько я знаю, чужак и перевертень, задавать мне подобные вопросы? – гнусавным дискантом осведомился кастрат.

– Имеет, имеет, – загомонили все. – Он спас город. Он наш друг. Быть ему вскоре Блюстителем Заоколья.

– Я не спрашиваю, вправе ли он вообще задавать вопросы на Сходке, – детский голос Блюстителя Братской Чаши являл разительный контраст с его жесткими и взвешенными словами. – Меня интересует, имеет ли он право задавать такие вопросы. – На слове «такие» он сделал многозначительное ударение. – Вопросы, противоречащие Заветам, попирающие все то, ради чего были построены бастионы, ставящие под сомнение весь уклад нашей жизни. Веками Дит держался на Заветах, а Заветы блюлись благодаря зелейнику. И вот какой-то пришлый бродяга, неизвестно за что обласканный толпой, желает сломить то, что создавалось поколениями. И когда? В момент наивысшей опасности! Разве вы не понимаете, что произойдет, если все получат зелейник в достаточном количестве? Воины не поднимутся на стены, ремесленники перестанут ковать оружие, Блюстители забудут свои обязанности! Не одаривать зелейником всех подряд, а, наоборот, ограничить его раздачу, вот в чем вижу я наше спасение. Пусть его получают вдоволь только те, кто сражается в первых рядах, кто, даже израненный, не покидает стены, кто не жалеет своей жизни ради победы Дита! А трусы пусть подыхают!

Все присутствующие, естественно, развесили уши, и, когда кастрат умолк, никто не посмел возразить ему. Если речь – величайшее изобретение человека, то демагогия – наиболее печальное последствие этого изобретения. За демагогов полегло больше людей, чем за мессий (которые в большинстве своем тоже были демагогами). Спорить с кастратом было бесполезно – в вопросах слепой веры нет места логике, – но хотелось достойно завершить эту неожиданную словесную стычку.

– А не согласились бы твои братья помочь нам чем-то более весомым, чем слова? Почему бы им с оружием в руках не подняться на стены? С раздачей зелейника вполне справится половина из вас.

– Если так будет угодно Диту, никто из моих братьев не пощадит себя, хотя ни один из них не обучен военному искусству. Но то, что сказал ты, мог сказать только чужак. Оказавшись среди дитсов, деля с ними опасность, пищу и кров, какой-нибудь недостаточно стойкий брат наш может проникнуться симпатией к одному или нескольким из них. К чему это приведет впоследствии? К поблажкам и злоупотреблениям при раздаче зелейника. Заветы запрещают нам общаться с дитсами. Мы чтим и любим их всех, но никого в отдельности.

И тут он меня объехал, хитрец! Если вера и нужна народу, то строгое соблюдение ее догм – только служителям этой веры. Вот на чем процветает жреческое сословие!

– Но может, ты все же посоветуешь, любезный, как нам сохранить город и свои собственные жизни, да еще и не нарушить Заветов? – спросил я уже просто так, без всякой подковырки.

– Могу, – спокойно ответил он. – Пребывая в стороне от мелких склок и дрязг, мы способны замечать то, что скрыто от прочих людей туманом обыденности. То, что для других кажется очевидным, мои братья всегда подвергают сомнению. Это не касается Заветов. Я говорю о текущих, бытовых событиях. Что есть война? Случайная неурядица, проходящее неудобство. Следует ли тогда восклицать: победим или погибнем? Победа иногда бывает страшнее поражения. Можно сохранить бастионы, но погубить при этом народ. Разве устроит нас такая цена? А ведь есть иной путь, путь мудрых. Ящерица жертвует хвостом, спасая свою жизнь. Дабы не потерять все, следует отдать часть. Наша жизнь не нужна врагам. Они не людоеды. Им нужны наши сокровища, оружие, ткани и железо. А убивают они лишь потому, что мы не позволяем взять все это даром. Не лучше ли договориться? Тех средств, что уже потрачены при отражении штурма, возможно, с лихвой хватило бы на откупное. Сохранив жизнь воинов и ремесленников, мы вскоре возвратим утраченное.

– Выходит, ты предлагаешь вступить в сделку с этими дикарями? – несколько растерянно переспросил Блюститель Воды и Пищи. – А согласятся ли они?

– Не добившись легкой победы и видя нашу силу, несомненно. Если только они не самоубийцы.

Аудитория, ошарашенная таким поворотом дела, шушукалась. Блюстители собрались в кружок. Да и я, признаться, призадумался. Странную речь произнес кастрат. Сначала – умрем, но не поступимся Заветами, потом – не лучше ли с ними договориться. Начал, как говорится, за здравие, кончил за упокой. В чем я с ним безусловно согласен, так это в том, что в жизни всегда есть место для компромисса. Другой вопрос – с кем и в какой форме. Способен ли Замухрышка на компромисс? Что ему нужно – богатая дань или безусловная власть? Кого хочет спасти кастрат – дитсов или только своих братьев? Есть ли в его предложении какой-нибудь скрытый смысл?