Виталий Забирко - Теплый снег

— Обуйся, — робко предложила девушка, но он даже не повернул головы.

Павел налил в импровизированный очаг спирт и зажёг. Единственное, что могло ещё гореть. Затем он вскрыл одну из туб с соком и протянул девушке. Она отхлебнула глоток, слабо улыбнулась и вернула тубу назад.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— Пей. Чего-чего, а этого добра нам хватит.

— Нет. — Она покачала головой. — Мне что-то не хочется.

Павел допил сок и налил в тубу из канистры.

— Выпей, — предложил он. — Это хорошо согревает.

Девушка осторожно понюхала, окунула в спирт мизинец и содрогнулась.

— Разве это можно пить? — с испугом спросила она.

— Даже нужно, — с улыбкой подбодрил Павел. — Пей.

— Нет, — решительно сказала девушка и хотела было выплеснуть спирт в очаг, но Павел перехватил её руку и отобрал банку.

— Не так страшен чёрт, как его малюют, — проговорил он и опрокинул в себя спирт.

— Ой! — испуганно вскрикнула девушка.

Спирт мгновенно растёкся по бороде, суша кожу. Павел утёрся и, быстро открыв другую тубу с соком, сделал несколько глотков.

— Вот так, — сипло сказал он и вытянул к огню уже успевшие замёрзнуть ноги. Спирт он пил впервые и обжёг слизистую.

— Нет, — снова тихо прошептала девушка и, зябко поведя плечами, уткнулась подбородком в колени.

Несколько минут они молчали, затем она робко предложила:

— Послушай, тебе же холодно. Забирайся ко мне под доху, места хватит, да вдвоём и теплее будет…

Павел не заставил себя упрашивать. Он набросил на себя левое плечо дохи и обнял девушку за плечи.

— Ничего, — попытался подбодрить он, — самое большое дня через два нас найдут, и уже тогда, на станции, мы отогреемся.

Девушка только грустно покачала головой.

Так они и встретили утро. Маленькое солнце выпрыгнуло из-за горизонта и быстро начало взбираться по небосклону. Но и оно не принесло девушке радости. Вначале она встрепенулась, но тут же снова сникла.

— Зима, — вздохнула она.

И тут Павел заметил, что бутон цветка вдруг раскрылся алыми лепестками и тянется к солнцу.

— Смотри-ка! — удивлённо воскликнул он. — А цветочек-то твой расцвёл!

Девушка улыбнулась и осторожно погладила распустившийся бутон.

— Радость ты моя, — с любовью сказала она. — Ошиблись мы с тобой. Зачем мы так рано проснулись?

Сажин оцепенел. Кажется, только теперь он стал что-то понимать.

Вместе с солнцем поднялся ветер. Он задул импровизированный костёр и мгновенно выморозил землю в воронке, покрыв её тонкой коркой льда.

— Вот и всё, — сказала девушка холодными непослушными губами. — Скоро здесь всё заметёт…

Павел вздохнул и неожиданно подумал, что, пожалуй, завтра к утру на Снежной Королеве уже не будет двух чёрных пятен. Останется меньшее — он сам. Он поплотнее запахнул доху и крепче обнял девушку. И тут же понял, что она совсем закоченела.

— Послушай, да ты же ледышка! Обожди, я сейчас разведу огонь…

— Не надо, — остановила она. — Не надо. Ты мне ничем не сможешь помочь.

Павел хотел было встать, но она его удержала.

— Спасибо тебе…

Он отпрянул.

— За что?

Девушка тихо улыбнулась.

— За кусочек весны… Ты прости меня, я сейчас уйду. Мне пора.

— Куда? — глупо спросил Сажин.

Девушка вдруг побледнела и закрыла глаза.

— Ты только не бойся, это не будет страшно…

Павел во все глаза смотрел на неё.

— Я просто уйду… И всё. Спасибо тебе…

Он хотел что-то сказать, но осёкся. Девушка медленно таяла у него в руках. Цвет её платья становился всё бледней, а сама она всё прозрачней и прозрачней. Пока не исчезла совсем. Всё ещё ничего не понимая, Павел осторожно потрогал рукой землю, где только что сидела девушка. Цветок снова закрылся в бутон и низко наклонился. Кустик увядал на глазах.

— Павел! Павел! — Юсика ожесточённо трясла Сажина за отвороты комбинезона. — Павел, очнись!

Он только мычал, но не приходил в себя. Тогда Юсика принялась из последних сил хлестать его по щекам. Наотмашь, сильно, больно, не щадя. И он с трудом разлепил глаза.

— Цветик… — простонал он, впервые произнеся это имя.

Юсика обессиленно опустилась на тёплый снег. Павел попытался подняться, опёрся на руку, но резкая боль в запястье остановила его. И он вспомнил всё. Превозмогая боль сел.

— Что случилось? — спросил он. И увидел звёзды. Чёрную прорву Вселенной, высыпающую на его голову миллиарды звёзд.

— Звёзды… — не веря глазам, прошептал он. — Звёзды!

— Посмотри туда, — указала Юсика рукой в сторону.

Павел повернулся. На горизонте ночными огнями светился город. До сих пор он прятался в чудовищный дисперсии света, опустившейся на Снежану, но теперь открылся взгляду и оказался совсем рядом.

— Дошли… — блаженно улыбаясь, выдавил он.

Он с трудом поднялся и помог встать Юсике. Из его кармана выскользнула плоская коробка ботанизирки и, ударившись о наст, раскрылась. Но они не заметили этого. Они уже шли, шатаясь, поддерживая друг друга, по направлению к городу.

На душе у Сажина было тепло, легко и, одновременно, грустно. Будто растаял смёрзшийся комок, но вместе с болью, которую он причинял, ушло ещё что-то. Часть его жизни.

Они ушли, а на снегу остался лежать раскрытый золотой квадрат, похожий на старинный портсигар. Слабый ветерок лизнул его снежным языком, выхватил какие-то чёрные пожухлые лепестки и, лениво играясь, понёс в пустыню.

Сразу после старта, по давно укоренившейся привычке Архист Бронер обходил все отсеки корабля. Не нравился ему этот рейс, не нравился с самого начала. Почти тридцать лет прослужил он на транспорте, каботаж приучил его к строгой жизни по графику, и неукоснительное соблюдение режима полёта Бронер, как и большинство капитанов транспортного флота, возвёл в своеобразный кодекс офицерской чести. Если даже по независящим от него обстоятельствам он выбивался из графика, то был хмур и недоволен собой до самого окончания рейса, считая его пропащим, а свою репутацию пунктуального капитана пошатнувшейся. Этот же рейс был вообще чем-то из ряда вон выходящим. Вначале его почти две недели продержали на базе, не давая разрешения на старт — из туманных объяснений диспетчера он понял только, что не получена ответная посылка о возможности приёма транспорта. Молодые практиканты-гляциологи вконец замучили его вопросами о старте. Кроме того, сущим божьим наказанием были бесконечные дебаты в кают-компании о структуре оксида водорода на Снежане, на которых Бронер не столько по праву, сколько по традиционной обязанности капитана должен был присутствовать. За это время он узнал столько теорий об этой самой структуре, что, пройди ещё пара недель бездействия, в сердцах оставил бы капитанский мостик и переквалифицировался в гляциологи — по крайней мере, он уже стал кое в чём разбираться и даже понял суть одной из теорий: теории электронного дефекта в молекулярных связях оксида с наложенными на него внутрипротонными искажениями. К счастью для его капитанской карьеры через две недели дали «добро», и он стартовал. Однако этим всё не кончилось. По прибытии на Снежану его заставили в спешке разгружаться, что, в общем-то, было на руку — возникла эфемерная надежда войти в график. Но с появлением на борту корабля трёх пассажиров она улетучилась. Первого пассажира, хотя он и успел зарегистрироваться в бортовом журнале, Бронер ещё не видел. Но двое других произвели на него странное впечатление.