Дэшилл Хэммет - Космопорт, 2014 № 03 (4)

— Порожняк толкаешь, — лениво перебил его Мишаня. — Сам же говорил — никому твоя правда не нужна. Кругом одни лохи. За то, что собрался у них микстуру отнять, ещё и в гады запишут.

— Кто-то запишет, а кто-то и задумается. Я сам был таким лохом, верил, что пришельцы прямо-таки откровение принесли. Даже представить не мог, что путь, который они нам указали, ведёт прямиком в пропасть. Так и ходил блаженным дурачком, пока мне мозги не прочистили. Теперь настала пора другим прочищать.

— Думаешь, получится? Ну-ну. — Подойдя, Мишаня покровительственно хлопнул сокамерника по плечу, и тот почувствовал, как что-то легонько кольнуло его в основание шеи. Сперва он не придал этому значения, но через несколько секунд место укола начало неметь, как от заморозки.

— Что это? — выдавил Гаврилов, цепенея от догадки, и попытался массировать деревенеющую шею.

— М-м? — Мишаня поднял брови, изображая непонимание. Затем повернул руку ладонью вверх, и в кургузых пальцах что-то блеснуло. Между средним и указательным была зажата крошечная ампула, от которой отходила тонкая, как комариный нос, игла.

— Ах, это… — Мишаня расплылся в издевательской ухмылке. — Не узнал? Наша знакомая микстурка, только и всего. Главное — как её разбавить. Сделаешь так — будет лекарство, этак — отрава. И не только для тараканов.

Грудную клетку Гаврилова словно сжали огромные ледяные ручищи, заставив лёгкие омертветь на вдохе. Он захрипел и, опустившись на койку, с отчаянием уставился в угол, где под потолком виднелась камера видеонаблюдения.

Мишаня перехватил его взгляд и осклабился ещё шире.

— Ага, красивая штучка. Только на деле — туфта. Дело ведь не в железках, а в том, кто их включает и выключает. Ты что, в натуре такой наивняк? Думал, те, кто ворочает баблом, дадут кому попало рот разевать? Жаль мне тебя, Гаврик. Не догнал умишком, на кого наезжаешь, а мог бы жить бы да жить…

Голос Мишани звучал всё тише, а лицо расплывалось, пряталось под наползающими со всех сторон полупрозрачными узорами — они напоминали изморозь на оконном стекле. Когда узоры соединились, Гаврилов издал последний хрип, повалился на койку и избавил от себя счастливый мир, напоённый живительной фири.

Приятель с размаху вогнал штык лопаты в землю.

— Здесь, — сказал он. — Точнёхонько в этом месте.

— Ты уверен? — спросил я.

— Уверен, — кивнул приятель, подсовывая мне карту. — Смотри. Именно тут лежит этот клад.

Мы дружно взялись за работу. Через какие-нибудь полчаса, когда гора выброшенной земли нависла у нас над головами, я почувствовал, что лопата стукнулась обо что-то твёрдое.

— Есть, — прохрипел я.

Мы принялись грести землю руками. И мгновением позже перед нашими глазами предстала богато инкрустированная крышка.

— Ну вот, — сказал приятель. — Клад наш.

Ящик оказался длинным и жутко тяжёлым.

— Ничего удивительного, — пояснил я. — Золото и драгоценные камни.

Когда мы вытащили ящик наверх, я поддел кончиком лома проржавевший замок, а приятель откинул крышку. На дне ящика лежала весьма странно одетая молодая девушка.

— Нет никаких сокровищ, — разочарованно сказал я.

— Тут какая-то ошибка, — пробормотал приятель, заново изучая пожелтевшую карту. — Ничего не понимаю.

— А кто она вообще такая? — спросил я, кивая в сторону девушки.

— Не знаю, — ответил приятель. Он нагнулся и поднёс зеркальце к её губам. Оно запотело. — Живая.

Мы растерянно стояли, не сводя глаз с девушки. Вдруг, неведомо откуда, прискакал соседский сын, пронырливый щенок.

— О! — воскликнул он. — Спящая Царевна.

— Кто?

— Спящая Царевна, — повторил этот чёртов всезнайка. — Стоит её поцеловать, она тут же проснётся.

— В самом деле? — спросил я.

— Точно. Было про это в одной такой книжке.

— А когда проснётся, то что дальше? — спросил приятель.

Щенок почесал в затылке.

— Ну-у… тот, кто её поцелует, станет королём. И это самое… возьмёт её в жёны.

— И это обязательно?

— Обязательно.

Я глянул на приятеля, тот — на меня. Мы прогнали щенка прочь, дождались, пока он исчез с наших глаз и закопали ящик. Только гораздо глубже.

Из книги «Между прочим ужас» (Jacek Sawaszkiewicz. Miedzy innymi makabra, 1985).

Перевод Владимира Аникеева.

Не всякий город может похвастаться тем, что его основание происходило в духе фэнтези. А если даже так оно и было, то это не афишируется. Вот, например, Минск. Официальная история утверждает, что город основан 3 марта 1067 года. Ну, или, тут же добавляется, точнее будет так: первое упоминание Минска в летописях датируется 3-м марта 1067 года. В тот день три сына Ярослава Мудрого, Изяслав Киевский, Святослав Черниговский и Всеволод Переяславский, взяли штурмом Минский замок (град), сожгли его и «иссекоша всех мужей, а жён и дети взяша на щиты», как образно изъяснился летописец. Но уже через несколько дней князь Всеслав Полоцкий, он же сюзерен Минска, с небольшой, но весьма мобильной дружиной, тайно подошёл к окраине города, к так называемой Старой Менесковой запруде, дождался ночи, и напал на лагерь (стан) ничего не подозревавших Ярославичей. Там началась паника. Когда же братья начали понемногу приходить в себя и организовывать правильную оборону, Всеслав дал свой дружине приказ — и полочане бесследно исчезли. Оправдывая свои тяжёлые потери и постыдное замешательство в битве (и это при многократном численном превосходстве), Ярославичи клятвенно утверждали, что там не обошлось без вмешательства нечистой силы, ибо это никто иной как мерзкий колдун Менеск помог своему правнуку Всеславу, а иначе бы…

Ну, и так далее. Но не будем углубляться в дальнейшее описание той княжеской междоусобицы, а только отметим, что к 3-му марта 1067 года Минск был уже довольно крупным, укреплённым городом, если его приходилось осаждать объединёнными силами трёх княжеских дружин. То есть Минск был основан значительно раньше указанной в летописи даты.

Но вот когда именно это произошло, история умалчивает. Зато об этом существуют две легенды. Они разнятся между собой в оценках описываемых событий, но в основе сходны: Минск был основан неким могущественным демиургом (или, по другой версии, жестоким колдуном) по имени Менеск, который построил самую первую в наших краях водяную мельницу, способную молоть не только зерно, но и камни, превращая их в муку. По одной версии легенды, Менеск был щедр, вокруг его мельницы очень скоро образовался небольшое поселение, жители которого ни в чём не знали нужды, поэтому они провозгласили Менеска своим князем, поселение быстро превратилось в город, а город обнесли надёжными стенами. По другой версии Менеск был жаден и жесток, его мельница, чтобы перемалывать камни в муку, требовала постоянных человеческих жертв, и чтобы таковые всегда имелись под рукой, Менеск вместе со своими дружинниками разъезжал по округе и забирал тамошних жителей в полон. Горожанам, в этой версии, жилось очень плохо. Зато сам Менеск был несметно богат. Таким образом, мы имеем два взгляда на одно и то же историческое событие — взгляд победителей и побеждённых.