Вячеслав Рыбаков - Очаг на башне. Фантастические романы

Он расценил мой смех как признак близкой капитуляции. Счастливый смех человека, впервые узнавшего, что денег на планете – много. Ну, дескать, если уж их действительно так много, тогда и вправду есть о чем говорить!

– Разумеется, однако, – развернул он ещё более заманчивую перспективу, – мы предпочли бы, чтобы не только сами методики оказались у нас, но и их уникально одаренный разработчик выбрал бы свободу.

– Что такое свобода? – спросил я.

– Антон Антонович! Понтий Пилат тоже интересовался, что есть истина – и чем кончил?

Я уже просто расхохотался. Ну как такого уроешь? Нанашки ему, максимум. Он ещё будет меня Новому Завету учить! Это я, значит, Пилат, а он – Христос!

Как говаривал один мой друг, большой эрудит: ну что англосаксы могут понимать в христианстве, если даже Иоанн Креститель по-ихнему будет всего лишь Джон Баптист!

Надо закругляться.

– Газета вышла только сегодня, – как бы мысля вслух, сказал я. – О моих подпольных плясках вы узнали лишь вместе вот с этими беднягами, – я мотнул головой в сторону кучки работающих из последних сил, совсем уже продрогших, но, видимо, совсем уже изнищавших трудящихся, осененных последним лозунгом, на котором я с такого расстояния, да в темноте, да на ветру, мог разобрать лишь начальное «Не позволим…». – Так что, сколько я понимаю, серьезных полномочий у вас нет.

– Ах, вот что вас беспокоит, – буквально обрадовался он. Как же ему не радоваться, болезному: базар пошел, базар! Настоящая жизнь! – Но я успел установить связь со своим непосредственным начальством…

– Ваше непосредственное начальство, мистер Пратт…

– Можете звать меня Ланслэт. Нам еще, как я понимаю, встречаться много раз.

– Очень приятно, Ланслэт. Тогда уж и вы меня – Антон.

– С удовольствием, Антон.

– Так вот ваше непосредственное начальство, Ланслэт, мало того, что звучит это расплывчато донельзя – оно для меня не авторитет.

– Я понимаю. Но поймите и меня вы. Чтобы выходить в более высокие инстанции, мне нужны минимальные гарантии. Вы пока ничего конкретного мне не сказали. Вообще ничего.

– А каких конкретных слов вы ждете? Конкретной суммы? Конкретного места, где я хотел бы жить? Калифорния, Луизиана, Мэн… Конкретной должности в конкретном университете?

– Это разговор, – серьезно подтвердил он.

Я помолчал. Потом сказал со старательной угрюмостью, на всякий случай играя в человека, припертого к стенке:

– Похоже, надо подумать.

– Это часто необходимо, – согласился он. – Хоть не всегда приятно.

– Я люблю думать. В том числе и о собственном будущем.

– Это очень полезное качество, Антон. Очень полезное. Итак, конец, как у вас говорят – делу венец. Мне известны ваш адрес и телефон, я вас побеспокою снова в несколько дней. Если вы придете к какому-то решению быстрее, тогда вот вам моя визитка.

Он и впрямь достал визитную карточку и подал мне. Я аккуратно упаковал её в бумажник.

– Но я даю вам мой совет – не затягивайте. Русские любят думать десятилетиями, – он улыбнулся. – Как правило, о вопросах, не стоящих выеденного яйца. Давно уже решенных всем остальным миром. Такой подход к жизни очень её укорачивает, – и он со значением посмотрел мне в глаза.

– Договорились, – сказал я. – Приятно было познакомиться, Ланслэт.

– Счастливо, Антон. Бай-бай.

– Бай-бай, – ответил я машинально.

Неужели они действительно так у себя говорят, мельком засомневался я, выползая из угретого салона на промозглый ветер. Или это он русское представление об американцах уважил?

Уважительный какой.

Я побежал к своей «ладушке». Мне срочно нужен был Бероев.

Я едва успел утвердиться на сиденье и завестись, как телефон у меня в кармане подал голос сам.

– Алло?

Это и был Бероев.

– Приветствую вас, Антон. Наговорились с Праттом?

Я аж передернулся, как вылезший из мутной речки старый кобель.

– Кого пасете – меня или его?

– Его, разумеется.

– Слышали разговор?

– Слегка. Жучка ещё не вогнали, к сожалению, но лазерным микрофоном стекло машины слушали. Он, увы, тоже не фраер – мотор-то все время работал на обогрев, вибрация здорово мазала…

– Вы где?

– Неподалеку. Но уже становлюсь дальше – Пратт поехал, мы за ним. Я так понял, он вас покупал.

– Да. Вообще-то мне конец, меня в газете засветили.

– Демонстрацию я, представьте себе, заметил. Вы та ещё штучка, Антон. Сколько меня ждет новых сюрпризов?

– Не до шуток, Денис. Впору с собой кончать, на самом-то деле.

– Не надо. Вы мне нужны, я ещё не нашел истину.

– Я тоже.

– Вместе легче.

– Быть с вами вместе, Денис, как я погляжу, себе дороже. Надеюсь, мою квартиру вы своими микрофонами слушать не станете?

Я спросил и сразу вспомнил, как утром Бережняк спросил меня: надеюсь, внизу засады нет?

Вот житуха пошла. Куда ни кинь…

– Нет, разумеется, – ответил Бероев.

Скажет он, держи карман шире. Это я мог Бережняку ответить честно; а Бероев, как бы он лично ко мне ни относился – на работе. Хуже того – на ОКЛАДЕ. Всего можно ожидать.

Хоть он мне и нравится – но это вот обстоятельство надо постоянно иметь в виду.

– Антон, нет, – будто угадав мои мысли, повторил он. – Нет. Честное слово.

– Ладно, – сказал я, – проехали. Дурацкий вопрос. Как Жарков?

Бероев засопел.

– Пропал.

– То есть что значит пропал?

– Вот то и значит. Лучше не травите душу, не злите меня, я и так злой. Мы вычислили Пратта, это его ездка на работу, где сигнал Жарков поставил. Водили его весь день, но он – никуда. А спохватились – дома Жаркова нет, на работе нет… Вилы!

– М-да, – сказал я. – Через месячишко вынырнет где-нибудь в Люксембурге и начнет интервью раскидывать и книжки писать, как у нас все продано-куплено, испачкано-измызгано, но все равно он любит свою великую Родину шибче всех, кто тут остался…

– Почитаем, – сказал Бероев и, поразмыслив, добавил: – Если не поймаем.

Потом подумал ещё и сказал:

– Хотя я предпочел бы поймать.

Ну и выбор у меня. Опять.

Была не была, пусть думает, что хочет! Пусть просвечивает меня своими лазерами. А вот Жаркова я урою. Жаль, не считалось у меня с Пратта, сколько и на какой счет Жарков получал за каждый переданный Веньке список… Да и вряд ли он только этим занимался. Ценный кадр был, наверное. Урою. Будь что будет.

Конечно, даром мне это не пройдет. Товарищ Бероев из меня потом всю душу вынет этак по-товарищески, выясняя, как я ухитрился…