Олег Дивов - К-10

Он выпустил из машины Бабая – пес радостно затанцевал вокруг – и переключил телефон.

– Привет. Слушай и не задавай вопросов. У нас окно рядом с пожарным выходом по-прежнему открывается?.. Хорошо. Сейчас туда на труповозке подвезут двух кошек Павлова… Нет, представь себе, живых… Ну да, это те самые, рыжие… Угу, красивые. Два кобеля… А вот отбил!.. Я же говорю, вопросы потом. Значит, лично примешь – и в старый виварий их. Парню с труповозки бросишь взамен требухи фасованной полтора центнера. И сделаешь внушение, чтобы не нервничал из-за ерунды. Я его завтра сам обработаю, но ты превентивно капни на мозги… Ага. Потом звякни в «кошкин дом», найди павловского зама – только по мобиле, номер в общем институтском списке должен быть. Этот зам что надо мужик, чуть не загрыз меня сегодня, когда я с ликвидаторами пришел… Обрисуй ему ситуацию. Скажи, мол, сам обалдел. Я понимаю, что ты и вправду обалдел. Значит, пусть они нам как-нибудь скрытно перекинут рационы хотя бы на неделю и лаборанта откомандируют, которого рыжие помнят… Ну ладно, ладно, диктуй мне его мобильный… Угу… Ага. Главное – прими сейчас кошек и устрой. А дальше разберемся… Не скажу, не поверишь! Если я не ошибся, это сенсация… Вот не скажу! Завтра, все завтра. Удачи.

Пока хозяин разговаривал, Бабай успел обследовать близлежащие заборные столбы и понаставить меток.

– Давай на место, – скомандовал Шаронов, набирая очередной номер. – Здравствуйте, это вас доктор Шаронов беспокоит… А вы не вздыхайте так, лучше послушайте. Нужна ваша помощь. Мне удалось вывести из-под списания двух кошек Павлова. Образцы ка десять эр один и эр два. Если честно, я просто украл их!..

…Едва Павлов отгородился от мира дверью, из глаз у него потекли слезы. Не раздеваясь, тихонько всхлипывая, он поднялся на второй этаж, вошел в спальню и бухнулся поперек кровати. Подтянул к себе подушку, уткнулся носом и тут уже зарыдал в полную силу. Стонал, ругался, бил ногами, месил тяжелыми кулачищами постель.

В голове было совершенно пусто. Пусто до ужаса, до полного смятения. Раньше Павлов всегда о чем-нибудь думал. Постоянно. Искал решения задач, делал предварительные расчеты, ставил мысленные эксперименты.

Теперь думать было не о чем. Все рухнуло. Вместе с рыжиками канул в небытие смысл жизни. Внутреннее зрение, всегда такое яркое и красочное, показывало лишь черный квадрат потухшего экрана. Павлов ослеп умом.

Чернота вокруг стояла такая, что он испугался. Открыл глаза. Увидел мутную картинку. Его дом, его спальня… Нет, уже не его. Отсюда хотелось немедленно уехать. Исчезнуть. Удрать. Далеко-далеко.

Хорошо, можно сменить адрес. Но куда деваться от собственной профессии? Ей отдано столько лет, что она полностью срослась с человеком. Это будет все равно как убегать от себя: безнадежно и невыполнимо.

Он был и останется биотехом. Значит, обречен помнить свой провал до конца дней. Безработный, всеми позабытый – классический пример ученого-неудачника, – он-то ничего не сможет из памяти стереть.

Страшная участь.

Ах, если бы хоть малую толику уверенности в том, что стоял на верном пути! Пусть рыжиков не поняли, не приняли, но задумал-то он их хорошо, и сделал правильно! Увы, даже этой соломинки у утопающего Павлова не было. Скорее всего, он с рыжиками именно провалился. Серия оказалась тупиковой, а яркие перспективы существовали только в воображении завлаба.

Никаких больше кошек. Плевать, что не дадут. Он сам не позволит себе.

Он упустил все шансы и испортил все, к чему прикасался.

Таким беспомощным и никчемным Павлов не чувствовал себя никогда. А еще он впервые ощутил, как подкатывает к сердцу острое желание немедленно все прекратить, закончить, спрятаться от раздирающей душу муки то ли в безумие, то ли прямиком в смерть. «Все кончено. Нет больше смысла трепыхаться, потому что окончательно кончено все».

Одно дело прийтись не к месту и не ко времени. Можно вообразить себя героем, непризнанным гением и под такой маской доживать свой век. Без особой радости, но хотя бы с чувством исполненного долга.

Совсем другое – в пятьдесят лет осознать, что ты бездарь, да еще вдобавок хронически невезучая.

Эта мысль просто обожгла, и Павлов опять разрыдался.

А потом он устал страдать. И заснул.

Приснилось ему нечто странное. Он будто бы сидел в автомобиле незнакомой модели, битком набитом электронной аппаратурой. Машина ехала по чужому городу, явно не русскому, за окном проплывали странные шевелящиеся витрины – будто живые – и удивительные транспортные средства. А еще там ходили люди, как раз вполне реальные, хотя на некоторых одежда была тоже… Не совсем привычная. Провожая глазами одну расфуфыренную модницу, Павлов вывернул шею и почувствовал: за спиной кто-то есть. Кто-то, увидеть кого очень важно.

Он обернулся через левое плечо, безразлично мазнул взглядом по человеку за рулем (тот был в полицейской форме – ну естественно, они же патрулируют свой квартал) и посмотрел назад. И обомлел.

Заднего дивана в машине не было, а между передними местами и зарешеченным отсеком для задержанных располагался толстый упругий матрас. На нем, глядя в окно, восседала огромная трехцветная кошка.

– Катя? – позвал осторожно Павлов.

Кошка повернула к нему голову и улыбнулась.

Павлов заплакал снова. Во сне он, молодой и полный сил, разговаривал со своей полицейской кошкой, а наяву слезы капали на мокрую подушку из-под подрагивающих сомкнутых век смертельно усталого пожилого мужчины…

– …да там в виварии решетка на окне болтается! – говорил в это время Шаронов. – Ну люди добрые, почему я – я! – такие вещи знаю, а вы нет? Бардак! Отожмите решетку и кидайте мешки в окно! Мои ребята примут. Все, до завтра. Спасибо за содействие. Потом сочтемся. Павлов вам от Нобелевки чуток откатит, хе-хе… Уффф! – Он спрятал телефон, прикурил сигарету, с наслаждением затянулся и пошел обратно к крыльцу. Бабай из машины недовольно гавкнул вслед.

Дверь оказалась заперта изнутри – то ли сама захлопнулась, то ли Павлов не желал посетителей.

Шаронов несколько раз нажал кнопку звонка. Постучал. Рукой, потом ногой. Безрезультатно позвонил на домашний, потом на мобильный телефон Павлова. Сошел с крыльца, прогулялся туда-сюда в раздумье.

На заднем дворе раздались тяжелые удары. Шаронов обогнул дом и увидел, как из забора с треском вылетает доска.

За ней еще одна.

Шаронов тихонько ойкнул и огляделся было в поисках чего-нибудь потяжелей да поухватистей, но тут в образовавшийся пролом шагнул человек.

– Здра-асте… – протянул Шаронов.

– Привет, мальчик! – провозгласил консультант институтского «обезьянника».