Юрий Нестеренко - Отчаяние

Тут он вспомнил, в каком виде выскочил из комнаты, и решил все-таки найти хоть какую-то замену одежде. Выбор был невелик – пытаться что-то соорудить либо из клеенки на койке, либо из занавески в ванной. Ситуация осложнялась тем, что ничего режущего у него не было, а рвать синтетический материал было бы непросто. Однако клеенку, как оказалось, кто-то уже уполовинил. Неужели с той же самой целью? Так или иначе, он свернул себе из оставшейся половины что-то вроде юбки. Не слишком надежно – если придется бежать, наверняка размотается и свалится… впрочем, если ему действительно придется бежать, у него будут проблемы посерьезней голой задницы.

Уже есть. Он пытался гнать от себя эту мысль, но та лишь накатывалась сильнее. Добром это не кончится, не кончится, это не может кончиться добром… «Отчаяние». Отчаяние, тоска и страх… да, вся атмосфера здесь (где?) к этому располагала. Но было еще что-то, помимо осознания того, что он проснулся (очнулся!) черт знает где, ничего не помня, по соседству с захлебнувшимся в собственной крови мертвецом… Покопавшись в куцем обрывке своей памяти, он с удивлением понял, что этим чем-то была мелькнувшая мысль о генной инженерии. Словно… словно он случайно задел больной зуб, до этого успокоившийся и не дававший о себе знать. Почему? Почему эта мысль вызывает у него такой страх? Может быть, эти повязки – результат не аварии, а биологических экспериментов? Каких-то операций, сделанных против его воли? Хотя при чем тут генная инженерия? Генетики… насколько он мог вспомнить, генетики никого не кромсают, они оперируют на микроскопическом уровне… Или дело было даже не в генной инженерии как таковой, а в чем-то, частью чего она являлась? В чем-то, чего (нет! нет! не надо!) он не мог вспомнить. Он снова попробовал, несмотря на разлившийся липким холодом страх. Нет. Не вспомнить. Пустота.

Он подошел к столику, до сих пор почему-то не удостоившемуся его пристального внимания, и обнаружил, что это не просто столик. Половину его занимал встроенный экран, а возможно, и еще какие-то устройства. Были ли там средства связи? Сейчас это уже трудно было сказать: все это было уничтожено, выломано и раскурочено с каким-то диким остервенением. Лишь сиротливо торчал из крошева оборванный световод…

Человек всмотрелся, насколько позволял тусклый свет. В оставшейся от экрана нише среди обломков электроники (фотоники, прорвалось из пустоты, электроника – устаревший термин) валялось нечто, что не походило на элемент схемотехники. Он поднял этот маленький, скругленный с одного конца предмет и поднес его к глазам. В следующий миг он с отвращением понял, что разглядывает сорванный человеческий ноготь; внутренняя сторона была в засохших кровавых лохмотьях. Неужели тот, кто здесь все ломал, орудовал ногтями? И дикая боль вырываемого с мясом ногтя его не остановила?

Потерявший память отшвырнул свой трофей и с тоской подумал, что ему не помешает хоть какое-то оружие. Тут же, впрочем, зловредное подсознание заменило «не помешает» на «не поможет», но он попытался отогнать эту мысль. Хотя бы стул… ведь должен был быть в этой комнате стул? Но увы – стула нигде не было.

Он снова вышел в погруженный в мерцающий полумрак коридор, только теперь осознав, что коридор идет не прямо, а плавно загибается, образуя, по всей видимости, кольцо с довольно большим радиусом. В какую сторону идти – налево или направо? Куда ни пойди, все равно не разглядишь заблаговременно, что скрывается за поворотом… Он прислушался. Ни слева, ни справа не доносилось ни звука; гнетущую тишину лишь иногда нарушало электрическое потрескивание неровно горящих светильников.

Он пошел направо. Под ногами был все тот же грязный пол – сколько лет здесь не делали уборки? Впрочем, он уже не жалел, что приходится идти босиком, – это позволяло двигаться практически беззвучно. Слева тянулась глухая стена, справа – двери, подобные той, из которой он вышел. Или, может быть, не совсем подобные – судя по расстояниям между ними, не за всеми из них скрывались столь же маленькие каморки. Но у него не было желания заходить внутрь и натыкаться там… черт его знает, на что там можно наткнуться. Его задача – выбраться отсюда как можно скорее, а значит, надо идти к выходу. Должен же где-то здесь быть выход?

Тусклый дрожащий свет нарушал ощущение реальности, мешал ориентироваться, создавая впечатление, что все это – просто кошмарный сон, в котором он так и будет вечно шагать по грязному мрачному коридору, не имеющему ни начала, ни конца. На какой-то момент он настолько уверился в этом, что принялся себя щипать. Разумеется, без всякого результата. Впрочем, припомнилось ему, на самом деле щипать себя – это предрассудок, болевые ощущения тоже могут сниться, правда, обычно они слабее, чем наяву, но спящий об этом не догадывается – а щипок и наяву не очень-то болезненен… Но если он столь логично размышляет о сне, то, наверное, все-таки не спит. Однако что, если он и впрямь уже описал по этому коридору полный круг и пошел по новой? Если выход за одной из этих одинаковых дверей… Или выхода нет вообще, тут же всплыло в голове. Да ну, бред! А разве не похоже на бред все то, что окружает его с тех пор, как он пришел в себя?

Эти мысли опутывали его липким холодным страхом, который он тщетно гнал от себя. Всему должно быть объяснение. Всему должно быть…

Да, конечно. Но кто сказал, что оно тебе понравится?

Он тряхнул головой. Надо было как-то пометить дверь, из которой он вышел, тогда бы он точно знал, пройден или нет полный круг. Пометить? Чем? Собственной кровью?

Да нет же, прикрикнул он на взметнувшуюся истерическую мысль. Оставить открытой, что может быть проще! А может, он так и сделал? Закрыл ли он дверь, когда вышел в коридор? В первый раз – точно да, естественное желание закрыться человека, сообразившего, что он голый… а вот во второй… он не мог вспомнить.

Тут же, впрочем, он получил доказательство, что еще не описал полный круг.

На очередной двери справа все в той же манере, буро-красным с потеками (кровью, признай уже это, кровью), было написано: «УБЕЙ СЕБЯ СЕЙЧАС».

– Обнадеживающе, – пробормотал он. Это было первое слово, сказанное им за то время, что он себя помнил. Обычно таким оборотом обозначают всю жизнь, но в его случае… черт, а ведь прошло, наверное, всего минут десять. Хотя у него ощущение, словно он блуждает по этому жуткому зданию не меньше часа… Ему не понравился звук собственного голоса. Какое-то хриплое карканье. Наверное, перед этим он молчал очень долго.

А может быть, наоборот – сорвал горло от крика?

Он замер в запоздалом испуге, прислушиваясь. Может, даже это его невразумительное бурчание привлечет каких-нибудь неведомых тварей из сумрака коридора? Или даже прямо из-за этой двери…