Николай Басов - Экспансия (сборник)

Он чуть не рассмеялся, но понял, что разучился смеяться, и это было понятно — тут не смеялись даже надсмотрщики, если не мучили кого-нибудь для удовольствия. Он поднял руку, показавшуюся ему немного чужой, и отбросил волосы с лица. Волосы свалялись сплошным колтуном, и в них определенно поселились какие-то… блохи. Все-таки Ростик расчесался, как мог, пятерней.

И это прикосновение, как дождь в пустыне, сразу привело его к еще большему пониманию себя. Оно добавило ему ощущения голода и жажды, которые, как Ростик теперь чувствовал, были почти постоянными, едва ли не привычными.

Все-таки, насколько это было возможно, он привел себя в порядок. И убедился, что способен теперь вспомнить путь назад. Оставив пустую тележку на второго раба, который и был тут постоянным, он пошел к себе. Он двигался по коридорам, удивляясь их грубому убожеству, уродству, грязи и густому от плохой вентиляции воздуху. Он и узнавал их, и не мог представить себе, что не был способен найти тут дорогу еще четверть часа назад, хотя, как подсказывала память, ходил этим путем десятки раз.

Он шел к ярко освещенным гидропонным фермам, где у него был свой закуток, где его должны были покормить. Пару раз он наткнулся на удивленные взгляды надсмотрщиков, которые попадались по пути. Рабы не проявляли никакого интереса к его персоне, они даже не поворачивали голову. А вот надсмотрщики… Что-то я делаю неправильно, решил Рост, но останавливаться было поздно.

Он пришел в свой трюм, где находилась гидропоника, и для того, чтобы его случайно не посчитали беглецом, сразу подошел к небольшой выгородке из стекла или из какого-то прозрачного материала, где от света и вони большого зала обычно прятались те, кто присматривал за рабами. Он даже вошел в это помещение и заметил пять, нет, семь спин огромных, мощных пурпурных. Собравшихся явно что-то взволновало. Они стояли перед столом, за которым сидел обычный, ростом с человека, губиск, оравший в устройство для внутренних переговоров:

— А я считаю, раз вы его потеряли, вы и ищите! — говорил он на едином, и теперь Ростик, ко всему прочему, еще и понимал слова. Они даже оказались простыми для понимания. — Что значит, мы должны сами заботиться о наших рабах?! Мы вам оказали…

Вдруг кто-то из этих губисков обернулся и заметил Ростика, стоящего в дверях. А потом все эти громилы разом расступились, и Ростика увидел тот, кто говорил по телефону. Он умолк, стал сверлить Ростика взглядом, пытаясь понять, что же произошло.

— Ладно, — буркнул начальственный губиск в свое устройство. И добавил: — Он сам каким-то образом пришел. — Повесил раструб, действительно похожий на старинный телефон, и посмотрел на Роста с ненавистью. — Устроил ты шум, скотина. Выпороть бы тебя, да так, чтоб кишки вылезли…

— Как же он назад-то пришел? — с какой-то простецкой интонацией, чем-то похожей на ту, с какой говорят необразованные люди, спросил один из надсмотрщиков.

Тогда тот, кто тут всем распоряжался, тяжело, с угрозой поднялся на ноги, подошел к Ростику, занес руку, чтобы ударить, и вдруг застыл. Рука его внезапно опустилась. Плохо, решил Рост, я не испугался, не дрогнул, а должен был сжаться, закрыть руками голову, так обычно поступают все, кого обработали, как и меня прежде… Нет, обработали-то как раз здорово, просто он оказался немного другой, нежели остальные. И сумел вынырнуть из этого искусственного безумия.

— Странный он, — сказал все тот же простецкий губиск.

— И глаза у него… — начальник занервничал. — Слишком ясные. Может, он возвращается в ум?

— Они не возвращаются, — сказал густым голосом самый грозный на вид громила. — Это невозможно.

— Я-то знаю, что невозможно, — сказал начальник. Отвернулся, так и не ударив. Пошел и снова сел за стол. — Когда его в рыбцех посылали, он был обычный?

— Обычней не бывает, — сказал кто-то. — Я к нему приглядываюсь, он выносливый очень, прямо как машина.

— Сколько он уже работает?

— Вторую смену без перерыва, — услужливо ответил простецкий, — без отдыха. Если бы он что-то соображал, то не выдержал бы, определенно.

— Ладно, — буркнул начальник, должно быть, свою любимую присказку. — Отошлите его в камеру, пусть отоспится. И покормите. Я потом решу, что это было.

Рост едва не сделал новую ошибку, чуть не повернулся и не отправился в «камеру» самостоятельно. Но решил не рисковать, как стоял столбом, так и остался стоять. Похоже, это надсмотрщиков немного успокоило. Простецкий ткнул его концом плетки в грудь.

— Пошевеливайся, смышленый, жрать пора. — И пошел впереди, чтобы Рост следовал за ним.

Да, чтобы не только вернуться, но и уцелеть в том положении, в каком оказался Ростик, ему следовало все как следует взвесить. И принимать решения, не ошибившись. Он знал, что займется этим с удовольствием, теперь у него была такая возможность — оценивать и планировать. Он действительно вернулся.

Проблема, которая встала перед Ростиком, заключалась в том, что он мог теперь, «вернувшись» — как, оказывается, это называлось и на языке надсмотрщиков, — или маскироваться, делая вид, что ничего особенного с ним не происходит, или все-таки дать понять, что он уже не тот, что прежде, что отличается от остальных рабов.

Главная трудность была в том, что он не знал, как поступают с «вернувшимися». Если им предоставляли какую-нибудь возможность на встраивание в систему, на адаптацию к новой реальности, тогда демонстрировать отличия следовало незамедлительно. Тем более Рост почему-то думал, что это у него вполне получится. Потому что, оказалось, все те месяцы или годы, которые он провел в вонючем трюме плавающего острова Валламахиси, он все-таки мог теперь припомнить. Иногда со стыдом для себя, иногда с мукой и мгновенно вспыхивающей ненавистью к тем, кто привел его в такое состояние.

Если же от него сразу постараются избавиться, скормить тем же викрамам либо неизвестным пока животным, которых разводили для натурального мяса и которые жрали все, даже червей, тогда, разумеется, следовало как-нибудь затаиться. Хотя едва ли не с самого начала Рост понимал, что сделать это будет непросто. И надсмотрщики не были дуроломами, а знали кое-что о том, что происходит с их подопечными, и сам он не мог бы оставаться в том виде, в каком обнаружил себя после «возвращения» — немытый, завшивевший, в парше, израненный до такого состояния, что в Боловске его непременно отправили бы в больницу.

Как ему сейчас не хватало его дара предвиденья, а еще лучше было бы вернуться к тому состоянию, которое его как-то посетило, когда ему показалось — или все же не показалось, а случилось на деле? — что он может «лепить» будущее.