Владимир Казаков - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1973. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

— Хватит, что ли? Или еще одного? Ты мне, старина, наверное, лучших подсовываешь, а кого похуже, прячешь в казарме. Знаю я вас! Ну-ка, дай списочек наряда.

Генерал долго просматривал фамилии и наконец произнес:

— Шей-кин… Тонкошеее что-то ассоциируется. Давайте его!

Старшина разыскал Шейкина в кухне, где тот рассказывал поварам анекдоты и одновременно таскал со сковородок стреляющие жиром шкварки.

Шейкин пулей вылетел из кухни, уселся в автомашину.

— Как генерал?… Ничего?

Старшина промолчал. Шейкин вздохнул и затянул ремень потуже.

— Злой, что ли, генерал? — тронул он за плечо шофера.

— А вот сейчас увидишь, — ответил тот и остановил машину против командного пункта.

Из-за угла КП вышел генерал. Шейкин до того растерялся, что так и остался сидеть в машине. Генерал поглядел, сдвинул брови, потом приложил руку к шлему и доложил:

— Товарищ курсант, эскадрилья проводит учебно-тренировочные полеты. Происшествий нет. Доложил генерал-лейтенант Смирнов!

Шейкин вскочил, багровый румянец облил щеки.

— Товарищ генерал! Курсант Шейкин прибыл по вашему приказанию!

— Разгильдяй, а не курсант!.. Марш в самолет! Сачок! Посмотрю, каков ты в воздухе.

Впоследствии Шейкин рассказывал, что генерал сразу присвоил ему звание «Сачок», что означает, если расшифровать: советский авиационный человек особого качества. Но это было позже, а сейчас сержант бежал со всех ног к штурмовику и боялся оглянуться…

Самолет носился над приволжскими степями сорок минут. Резкими и неожиданными были его эволюции. Из пикирования — в боевой разворот. Из боевого разворота — в вираж. Крутые и энергичные «восьмерки». При больших перегрузках лицо генерала наливалось кровью, отяжелевшие веки прикрывали задорные глаза, а голос прорывался сквозь гул мотора:

— Хорошо! Кто научил тебя делать недозволенные фигуры? Ты и в воздухе разгильдяй! Ну ладно, давай еще разок, это неплохой финт для воздушного боя… Да не так! Давай покажу… Вот сейчас правильно! Выйдет из тебя штурмовик. Молодец! Набирай высоту. А теперь в штопор! Не можешь, боишься? — Генерал хватался за управление. — Что, не нравится? Этого не умеешь? То-то!.. Научишься падать сейчас — не упадешь в бою…

Шейкин, окрыленный похвалами генерала, отлично посадил самолет. Отпуская курсанта, Смирнов сказал:

— Неплохо. И откуда в таком сила? Беру к себе! Но если чуть что… смотри! А как у тебя дела? — обратился он к своему заместителю.

— В дивизию отобрал восемь человек. «Отлично» заслужил только один — курсант Тугов, — сдержанно ответил подполковник Лавров.

В радиоцентре Саратовского управления НКВД боевая тревога. Поднял ее дежурный радист третьего поста станции УКВ. Контролируя свой поддиапазон, он наткнулся на незапланированную передачу. Почти сплошным потоком лилась из динамика морзянка. Радист схватился за карандаш, но потом со злостью бросил его и нажал кнопку магнитофона.

Световой сигнал тревоги заплясал на электротабло дежурных пеленгаторов, и через несколько секунд медленно завращались круглые антенны направленного действия.

На настольном пульте полковника Старикова тоже засветилась красная надпись:

«Работает неизвестная радиостанция!»

Стариков вышел из кабинета, неторопливо спустился с третьего этажа, прошел через двор и в радиооператорской выслушал рапорт командира связи. Голос его звучал четко и очень громко:

— Неизвестный радист дал триста знаков в минуту. Принять смогли только на магнитофон. Пеленги получились неустойчивые и размытые. В зону размыва попало здание сельхозинститута и военный аэродром авиашколы. Сближение оказалось невозможным из-за короткого времени радиосеанса. Даже не успели завести автомашины! Цифровой текст радиограммы принят почти полностью, он сейчас у дешифровщиков. Во время сеанса неизвестного радиста в сельхозинституте шли занятия, а на аэродроме авиашколы производились полеты штурмовиков «ИЛ-2». Доложил…

— Вольно! — прервал офицера Стариков. — Что еще можете добавить?

— Есть странности, товарищ полковник. Во-первых, скорость передачи. Даже знаменитый Кренкель не способен на такой радиогалоп. Работал феномен! В нашей зоне таких радистов нет!

— Как видите, есть, дорогой товарищ.

Офицер немного смутился от вольного обращения начальника, но продолжал высказывать свои наблюдения. Он сообщил, что передача велась на радиоволнах, не обеспечивающих дальность. Обычно на этих частотах не работают ключом, а ведут передачи голосом. Необычная скорость передачи оказалась неожиданной для радиста, поэтому он и запоздал с приемом радиограммы. Офицер обратил внимание полковника на то, что месяц назад они бы не смогли контролировать такую передачу — не было новых ультракоротковолновых пеленгаторов, которые полковник видит сейчас в радиооператорской.

К концу дня начальник дешифровальной группы доложил полковнику Старикову о затруднениях криптографов в расшифровке перехваченной радиограммы. Они считали: ключом к цифровому шифру является какой-то текст прозаического или стихотворного произведения, поэтому предстоит трудная работа…

— Ну, а как подписана радиограмма? — перебил его полковник.

— С интервалом отбита цифра «тринадцать».

Отпустив начальника дешифровщиков, Стариков вызвал лейтенанта Гобовду и поинтересовался ходом следствия по делу ракетчицы Гертруды Гольфштейн.

— Я считаю, она сказала все, — так закончил свой короткий рассказ лейтенант.

Гобовда был совсем молодым следователем, и обычно ему поручались наиболее простые дела. Дело Белки дало побочные линии, усложнялось и казалось лейтенанту малоперспективным, почти нераскрываемым.

— Почему вы так думаете? — спросил Стариков.

— Белка дала нам Хижняка, Тринадцатого и Корня. На Хижняка — только словесный портрет. На Тринадцатого — авиационную эмблему при лунном свете. Как установила экспертиза, адрес Корня записан почерком, не принадлежащим никому из семьи Гольфштейн. В нашем распоряжении были письма всех членов семьи. Давность написания — пять-шесть лет назад. Скорее всего адрес случайный, так как найден не в тайнике, а в письменном столе, и человек, проживающий по нему, если он еще там проживает, не имеет никакого отношения к Белке и старой Гольфштейн.

Стариков закурил и, выпуская клубы дыма, пристально смотрел на Гобовду. Ему не понравились ни скороспелые выводы следователя, ни его настроение. Следователь «не вошел» в дело, оно его не захватило. В таких случаях лучше заменить исполнителя. Но опытных сотрудников не хватало. Да и этому крепкому, энергичному пареньку нужно набирать опыт.