Фредерик Пол - Джем

 Он напомнил себе, что София вовсе не была похожа на его Ист-Лэнсинг. Это был настоящий город со всеми его атрибутами. А Ист-Лэнсинг больше походил на веселую деревушку. И Мэгги Меннингер тоже не была похожа на Полли, смуглую, быструю. Что же такое эта Мэгги Меннингер? Дэйлхауз терялся в мыслях. Она была совсем не похожа на всех его знакомых. Она не из его круга. Вчера, в Большом Холле Культуры и Науки, она была его ученым коллегой. Затем ночью она была именно тем, что хотел бы каждый американский мужчина иметь в своей постели. Но кто она сегодня утром? Они уже не шли рядом, прижавшись друг к другу и полуобнявшись. Мэгги шла твердым шагом, глубоко затягиваясь сигаретой, смотрела только вперед.

 Наконец, она, казалось, пришла к решению и повернулась к нему.

 — Университет Штата Мичиган, Институт Экстрасолярной Биологии, Дэниел Дэйлхауз, бакалавр, Магистр, Доктор. Разве я не говорила тебе, что я изучила все материалы о тебе, прежде чем вылететь из Вашингтона?

 — Ты? — удивился он.

 — У тебя интересный доклад. Думаю, что ты говоришь серьезно о твоем желании лететь. Дэнни-мальчик, я могу тебе помочь.

 — Как?

 — Деньгами, мой милый. Это все, что я могу дать. Разве ты не заметил эмблему с моим именем и должностью, когда раздевал меня? Я работаю в КИЭКСМЕ.

 — Хвала тому, откуда проистекают все блага, — с чувством процитировал Дэнни. Это была строфа из институтской песни. Ведь ежегодно институт Дэнни получал дотацию из Комитета по Исследованию и Эксплуатации Космоса. Только благодаря этим Дотациям мог существовать институт.— Почему же никогда во время приездов в Вашингтон я не встретился с тобою?

 — Я работаю там с февраля. Я вице-секретарь новых проектов. Этой должности раньше не существовало. Так что я первый вице-секретарь. А до этого я преподавала в своей альма-матер. Маленькая школа без факультета экстрасолярной биологии. Ну так что?

 — Ты о чем?

 — Ты спишь? Ты хочешь участвовать в экспедиции к Звезде Кунга?

 — Я? О, Боже, конечно, да! Она взяла его руку, легонько похлопала:

 — Считай, что все улажено. О, что это?

 — Но...

 — Я же сказала - все улажено.— Она больше не смотрела на него. Что-то иное привлекло ее внимание. Они пришли в большой парк, и аллея вела к мемориальному комплексу. Справа и слева у входа в аллею находились две бронзовые скульптурные группы. Дэйлхауз шел за Мэгги к скульптурам. Он ничего не понимал, он еще не мог поверить ее словам.

 — Думаю, что я должен принять предложение,— пробормотал он нерешительно.

 — Тупица! Сколько можно говорить. Ты получишь официальное приглашение—Она рассматривала бронзу.— Посмотри на это!

 Дэйлхауз рассматривал фигуры без интереса.

 — Это военный мемориал,— сказал он.—Солдаты и мирные жители.

 — Разумеется. Но не совсем он старый. Пулемет у солдата., и этот, на мотоцикле. И посмотри, некоторые солдаты—женщины.

 Она наклонилась и рассматривала надпись, исписанную кириллицей.

 — Проклятье. Не понимаю, что написано. Но эти рабочие и крестьяне приветствуют освободителей, да? Наверное, это последняя большая война — Вторая Мировая. Это Болгария, а значит, Красная Армия изгоняет отсюда немцев, и все болгары встречают их цветами, сердечными рукопожатиями и кружками с чистой родниковой водой. Боже! Дэнни, оба моих деда сражались в ту войну, и одна из бабок. Двое на одной стороне, одна на другой.

 Дэйлхауз с любопытством посмотрел на нее. Все-таки странно видеть человека, который так интересуется той войной, хотя каждый знает, что любая война—это только борьба за рынки,

 — А что с твоей второй бабкой? Она жива?

 Мэгги коротко взглянула на него:

 — Погибла во время бомбежки,— сказала она.—Эй, вот это любопытно.

 Скульптуры действительно были интересными для любого любителя войны. Каждая фигура выражала мужество, радость победы, решимость в самых лучших традициях соцреализма. Все фигурки были выполнены так, чтобы вписаться в прямоугольный объем, и поэтому напоминали банку сардин, которые переплелись между собою. Интерес Мэгги к этим скульптурам был интересен сам по себе. Дэйлхауз заметил, что жандармы уже прошли мимо них и теперь разворачивались, чтобы идти в обратном направлении по своему маршруту. Взгляды у них были непроницаемы.

 — Так что тут любопытного в солдатах? — спросил он.

 — Это же мои противники, дорогой Дэн, разве ты не знаешь - Марджори Мод Меннингер, капитан армии США, закончила Уэст-Пойнт. Если бы ты видел меня в форме! — Она закурила вторую сигарету, и когда она протянула ее Дэну для затяжки, понял, что это вовсе не табак.

 Она задержала дым в легких, затем выпустила длинную струю дыма.

 — Какие были времена! — мечтательно проговорила она, глядя на бронзовые изваяния.— Посмотри на этого молодца, который поднял ребенка в воздух. Знаешь, что он говорит другому солдату? "Давай, Иван, я подержу ребенка, пока ты позабавишься с его матерью, а затем подержишь ты, а я сменю тебя".

 Дэйлхауз рассмеялся. Ободренная Мэгги продолжала:

 — А ты знаешь, что говорит этот мальчик? "Эй, доблестный солдат Красной Армии, тебе нравится моя сестра? Что ты дашь за нее? Шоколад? Русские сигареты?" А офицер, который берет цветы из рук женщины? Он говорит: "Послушай, товарищ. Зачем ты воруешь народное достояние из парков. Смотри не ошибись, а то тебе придется много времени провести в лагере. Немцы ушли, с ними покончено. Но теперь сюда пришли советские солдаты..."

 — Эй, Мэгги,— беспокойно сказал он.— Идем.

 Он внезапно понял, что жандармы не улыбаются больше, и вспомнил, правда, немного поздно, что вся городская полиция прошла краткосрочные курсы иностранных языков. Все-таки в городе проходила крупная международная конференция, а жандармы должны быть на высоте.

 Все, что можно сказать об Ане Димитровой, вряд ли нужно говорить, потому что это было очевидно с первого взгляда. Нежная восторженная девушка, способная любить и внушить любовь. Иногда ее мучили жесточайшие головные боли, и тогда она была раздражена, теряла ориентацию, боль буквально ослепляла ее. Но она старалась переносить такие приступы в одиночестве, не причиняя никому беспокойства.

 Она встала рано, как и рассчитывала, пробралась на кухню, чтобы сварить кофе своими руками. Никакого суррогата для Ахмеда! Когда она принесла ему кофе, он поднял эти длинные, разбивающие сердце ресницы и улыбнулся ей. Легкие морщинки побежали вокруг его темно-коричневых глаз.

 — Ты слишком добра ко мне, Нан,— сказал он на урду. Она поставила чашку возле него и опустилась на колени, чтобы потереться своей щекой о его лицо. Ахмед не признавал поцелуев, за исключением таких обстоятельств, каких она, хоть и испытывала при этом необычайное наслаждение, не хотела включать в свои теперешние планы.