Андрей Корбут - Год 2990

4. Прижимая к груди сына, он вышел из уличного телепортера на городской окраине и сразу зашагал в сторону небоскреба напротив, к дорожке эскалатора. "...но стоило мне умолкнуть, поверить на какую-то секунду в свободу, как вновь они обретали силу и, наверное, веру в то, что меня можно сожрать, вот так, запросто. Я кричал - и волны катились прочь; прерывался - и они возвращались. Я охрип. Я стал издавать какие-то нечленораздельные звуки: хрюкал, квакал, мычал, свистел... пока в один момент не почувствовал, что легкие порожние, а голос пропал... Это был конец. Они обступили меня. Взяли в круг. Геометрически правильный круг. В это мгновение, когда мои губы шептали, увы, беззвучно, мольбу к Господу, включили свет. Пришло утро. И они исчезли". Он поморщился, что, наверное, должно было обозначать улыбку, и шепотом произнес, вторя воспаленному мозгу: "...исчезли". Было безлюдно. Он подумал, что у него только полчаса. До шести. Тогда город зашумит, оживет, словно потревоженный улей, и на него непременно обратят внимание. Потому что все кинутся его искать... ВСЕ! "Ты ошибаешься. Ты слишком напряжен и поэтому ошибаешься, - со злой усмешкой оборвал он свой запаниковавший разум. - Все иначе. Город будет просыпаться долго и нерешительно, борясь со страхом и жаждой смерти". Станут ли его вообще искать, пришло на ум, если на слуху одно истязающее всех слово - "карантин". Что ж, ему это на руку. Дорожка эскалатора несла его на верхний ярус здания, когда он инстинктивно обернулся, из памяти - живой, трепещущей, ноющей раны - смотрели два безобразно вырванных из черепа глаза. Но внизу была по-прежнему пустующая улица, старая бетонная мостовая и мерно сияющий голубым светом телепортер - ни скрыться, ни уйти. Затем, словно выстрел, топот бегущего человека за спиной. Он рванулся вперед по площадке, к единственному стоящему здесь аэромобилю, до неприличия грязному, но, взобравшись на крыло, поймал себя на мысли, что это лишь эхо его собственных шагов, его опережающий страх. Кабина, под аккомпанемент мелодичного женского голоса: "К вашим услугам", открылась сама. Он тяжело опустился на место пилота, но электронному мозгу приказал взять управление на себя; несколько замешкался, называя район высадки, не будучи уверен, что космопорт не окружен кордонами эпидемиологической службы; положил сына справа, и на взлете, вдавленный в мягкое кресло силой притяжения, прикрыл глаза. В прохладной свежести и полумраке салона аэромобиля он почувствовал себя несравненно уютнее, нежели снаружи. "Десять минут полета, небольшая прогулка, затем пограничный контроль - и я на "...да Винчи", - засыпая, думал Алэн. Скоро ровное его дыхание возвестило о глубоком сне. Тогда же, на заднем сиденье, зашевелилось живое существо.

5. Мне стоило труда заставить себя карабкаться наверх, туда, где я встретил глаза. Я удивился, что не нашел их. И лез все выше. Я выдохся напрочь, наверное, в пяти шагах от вершины, от гребня, венчавшего это сооружение, я лежал на холодном камне, носом уткнувшись в мутное свое отражение, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Вот когда на меня упала огромная тень, о происхождении которой я ничего не ведал, вот когда разорвавший мои перепонки звук обрушился, словно молот, в попытке размозжить мой череп, вот когда, охваченный лишь отчаянием, я вскинулся и, преодолев в одном прыжке те последние пять шагов, готов был отдаться воле ветра... Я ждал многометрового обрыва, а оказался на ровной, как стол, равнине. Знакомый пейзаж. Знакомые ощущения. Зеленая пыль... И новое наваждение... Передо мной был город. Он подпирал горизонт. Каменные джунгли современного мегаполиса. Об усталости я позабыл. Путь уместился в день. На взлете ночи я рухнул наземь, сливаясь с беспамятством. Я пролежал так недолго. Меня звал он, живущий огнями, поднимавшийся громадами зданий, ...безголосый. Я шел за его тайной. Первое встретившееся мне строение напоминало полевой редут: приземистое, в два этажа, одним свои краем вросшее в зеленую пыль Харона; угловатые формы и сверкающее стекло стен. Я подошел к ним, пытаясь заглянуть внутрь, прильнул к их гладкой поверхности, словно изнывающий от жажды путник к найденному в пустыне источнику, но отпрянул от слишком яркого света. Через сто метров мои ноги ступили на светло-серый бетон. Здания доходили до двадцати этажей, ровные коробки. Улицы были чрезвычайно узкими и, петляя, казалось, должны были сотворить лабиринт Минотавра. Людей нигде не было, ни малейшего намека на их присутствие. "Все это сон, все сон", - твердил я свою молитву. На Хароне, куда мы летели, на Хароне, где погиб наш корабль, не могло быть ни города, ни людей. Потому что первыми были мы - пришедшие сюда по завершению трехлетней программы обследования планеты зондами, - разведчики Земли. В размышлении над тем, что все это значит, зашторив на какое-то время свое внимание, я вошел в открытые двери подъезда одного из домов, миновал фойе, в лифте нажал на кнопку с цифрой "семь", чтобы через пять секунд выйти на седьмом этаже. Беспрестанно оглядываясь, прислушиваясь, но замечая лишь эхо своего присутствия, я двинулся длинным темным коридором, вдруг резко свернувшим вправо и представившим взору череду дверей жилого блока. Меня словно кто-то вел за руку. Я миновал три двери, остановился у четвертой, у квартиры...это безумие, сказал я себе, ...показавшейся мне знакомой. Все было открыто настежь, всюду можно было проникнуть беспрепятственно. Я толкнул дверь, заглянул за нее, встал на пороге. В комнате царил беспорядок: на широком диване была разбросана женская одежда, и женское же белье валялось под ногами; перевернутое кресло у окна накрыло собой разбитый монитор, изувеченный блок электронного мозга проломил стенобитным орудием стойку бара; по полу была рассыпана крошка искусственного камня сорванная со стен и потолка облицовка. Я сделал шаг - и крошка захрустела под ногами... первый звук. Нереальные здесь ощущения. Меня поманило к себе голографическое изображение мужчины и женщины, прятавшееся в неглубокой нише стены рядом с диваном. Ей не больше двадцати пяти; ярко-рыжая, коротко стриженная, с продолговатым лицом, острым подбородком и немного выдающимися скулами; губы - очень чувствительные, нос - небольшой слегка вздернутый; серые глаза смотрели живо, с прищуром, скорее дьявольским, нежели ангельским; стройная, воздушная, обворожительная... Его я не узнал с первого взгляда. Сначала подошел ближе, потом, будто близоруко, совсем вплотную; присел, тараща глаза и всматриваясь в ее кавалера. Наконец я, точно пружина, выпрямился. Сомнений больше не было: рядом с ней, незнакомкой, стоял я, Алэн Лаустас...

6. Произнеся свое имя в том нескончаемом монологе памяти, что, всегда возвращаясь, мучил его который месяц, он проснулся, как просыпается человек в горячке, внезапно, но затем с трудом разрывая веки, с безразличием к смерти и в то же время со страхом перед ней, в поту и нервной дрожи; тотчас запросил у автопилота расстояние до космопорта - и опять на время забылся. С севера, где в трех километрах был космопорт, донесся рокот уходящего в небо звездолета. Нарастающая в геометрической прогрессии лавина звука стала в какой-то момент почти осязаемой, наполнила воздух и ворвалась в салон, и тогда потревоженное ею живое существо на заднем сиденье зашевелилось вновь. Пятипалым щупальцем оно ухватилось за спинку кресла пилота, из тени возникло студнеобразное туловище, затем крупная и совсем седая голова, осунувшееся лицо, слезящиеся глаза, ни губ, ни носа... Ниже, там, где начиналась одежда, вернее, ее остатки, тела не было, - был только контур, оболочка человека, теперь заполненная кишащими червями. И все же какая-то частичка его организма, его легких, в последних муках пыталась бороться, хотя бы излившись кашлем, с ним щедро сея смерть. Лавина звука похоронила под собой и кашель. Когда внизу показалась заброшенная шахта, Алэн отключил автопилот, взял управление на себя. Машина, сильно накренившись, стремительно пошла вниз. От удара при посадке о землю - и скорость была велика, и площадка слишком мала - аэромобиль содрогнулся, но, словно хороший боксер, попавший в случайный нокдаун, равновесие не потерял; только пассажир на заднем сиденье качнулся и канул во мраке салона. Не дожидаясь, пока осядет облако пыли и в последний раз в конвульсиях вздрогнет металлический корпус, Алэн выбрался из кабины, взял на руки сына, оглянулся на взлет холма с серым покровом травы, на полный гноя свищ - полузатопленное черное жерло шахты, что должна была вывести к космопорту, и вокруг - на сумрачно-тусклый убогий пейзаж умирающей равнины, скоро добегающей до горной гряды. С площадки, где село аэротакси, исчезая в болоте, сходили вниз несколько ступенек. Он быстро спустился по ним, вошел по пояс в болото, зеленовато-черную жижу, остановился, раздумывая, как безопаснее преодолеть тридцать метров до шахты: по прямой, или в обход, по краю; выбрал первый вариант, сделал шаг - и с головой провалился в яму. Ему едва хватило реакции, чтобы вскинуть над собой руки, держащие сына. Впрочем, в этот первый раз, отступив назад, он тотчас вызволился из ловушки. Однако, взяв левее, он, видимо, попал ногами на крутой скат, тщетно сопротивляясь своему движению, сполз по нему уже в другую яму, и теперь пути к отступлению не было. Маслянистая густая жижа доходила ему до рта. Продвигаясь вперед, Алэн чувствовал, как она медленно и тягуче перетекает в его носоглотку. Он так и проделал весь оставшийся путь - с высоко поднятой головой, по плечи и более купаясь в болоте, прошел кругом к противоположному краю котлована, и только здесь вздохнул свободнее - дно на этой стороне было значительно выше. Отсюда путь к самой шахте не занял у него много времени. Но чем больше он был ко входу в нее, тем тревожнее становилось у него на сердце. Перед входом в туннель, на невысоком парапете Алэн оставил сына и только потом исчез в черной пасти шахты. Но, сделав три шага навстречу неизвестности, замер. Он слишком доверял своему шестому чувству, чтобы бороться с ним. То, что произошло с ним в течение следующих двух-трех минут, постороннему наблюдателю могло показаться чем-то вроде эпилептического припадка. Сначала тело его будто одеревенело, лицо стало белым, глаза медленно закатились, оставив его слепым, и вряд ли можно было понять, дышит ли он. В те мгновения его мозг потонул в хаосе пронесшихся мыслей, явил собственный армагеддон и обрел способность заглянуть в неведомое. ...Шахта - наполовину затопленный туннель трёхметрового диаметра. Долгие метры. Гулкое эхо. Всплеск за всплеском где-то впереди. Приближается тихий разговор. Затем проклевывается среди мрака тонкий луч фонаря. Чувствуется человеческий запах. Их двое. К повороту они все ближе... По его телу пробежала дрожь, вздрогнули ресницы. Алэн окончательно вернулся к жизни, набрав полные легкие воздуха. Секундой позже он упал плашмя в маслянистую жижу, пропав в ней с головой. Двое патрульных добрались до поворота, откуда был виден вход в шахту, остановились, перебросились несколькими словами и повернули назад. Алэн лежал под водой еще минуту-другую. Потом осторожно поднял голову и, убедившись, что путь свободен, встал вернулся за сыном и последовал за ними.