Айзек Азимов - Трубный глас

— Святотатство, — пролепетал в ужасе херувим.

Раздался слабый громовой удар, Этериель устремился вверх и исчез.

Р. Е. шел по улицам, переполненным народом. Постепенно он привык к необычному облику толпившихся кругом людей — растерянных, недоверчивых, апатичных, одетых как попало, а чаще всего ходивших совсем без одежды.

Когда он вышел из города по дороге на кладбище, толпа заметно поредела. Все, кто ему встречался, шли к городу, и все они были голыми.

Какой-то мужчина остановил его. Это был бодрый, розовощекий старик, совсем седой, со следами пенсне не переносице. Но самого пенсне на нем не было.

— Добрый день, друг мой, — сказал старик. — Вас первого вижу одетым. Наверно, были живы, когда прозвучал трубный глас?

— Как же, жив.

— Взгляните, какая кругом благодать! Какое великолепие! Возрадуемся, брат мой!

— Так вам это нравится?

— Нравится? Мало сказать нравится — радость, чистая и светлая радость наполняет меня. Смотрите, какое кругом сияние! Это сияние первого дня творения. Мягкое, спокойное, какое было на земле до создания Солнца, Луны и звезд. Вы помните, конечно, Книгу Бытия, там об этом сказано. А какая сейчас приятная теплота! Это, должно быть, одно из высших благ рая. Нет изнуряющей жары, но и не холодно. Мужчины и женщины ходят без одежды, не чувствуя стыда.

— В самом деле! — воскликнул Р. Е. — Я сейчас не обращал никакого внимания на женщин.

— Понятно, нет. Похоти и греховных мыслей, о которых мы знаем по нашей земной жизни, теперь не осталось. Но позвольте мне представиться. В земной жизни меня звали Уинтроп Хестер. Я родился в 1812 году и умер в 1884-ом, по нашему тогдашнему летосчислению. Последние сорок лет жизни я ревностно трудился, пытаясь привести свою паству в царство божие, а сейчас иду подсчитать тех, кого поставил на правильный путь.

Р. Е. мрачно посмотрел на бывшего священника.

— Но Страшного суда, конечно, еще не было?

— Как же так не было? Господь видит, что скрыто в каждом человеке. В то самое мгновение, когда все на земле перестало существовать, над всеми людьми свершился суд, и мы с вами — спасшиеся.

— Видимо, спасшихся довольно много.

— Напротив, сын мой, спасшихся лишь толика.

— Изрядная толика. Похоже, что каждый возвращается к жизни. Я видел некоторых довольно гнусных типов, вернувшихся в город. Они живы, как и вы.

— Раскаялись в последнюю минуту…

— А вот я никогда не раскаивался.

— В чем, сын мой?

— В том, что ни разу не ходил в церковь.

Уинтроп Хестер отпрянул.

— А вы крещеный?

— Нет как будто.

Хестер вздрогнул.

— Но вы, конечно, верили в бога?

— Ну, знаете, я верил о боге многому такому, что вас, наверно, удивит.

Ошеломленный Хестер повернулся и быстро зашагал дальше.

На пути к кладбищу больше никто не останавливал Р. Е. Его часы стояли, и он не мог бы узнать, сколько времени шел туда, да ему и не приходило в голову поинтересоваться этим. Кладбище оказалось почти пустым, на нем не осталось ни деревьев, ни травы. Только тут до сознания Р. Е. дошло, что вообще нигде он не видел никакой зелени. Всюду была твердая, ровная почва, без единого бугорка, монотонно серого цвета. Небо было белое, светящееся.

Могильные плиты на кладбище все еще лежали на своих местах. На одной из них сидел тощий морщинистый человек с длинными черными волосами и мохнатой грудью.

— Эй, братишка! — окликнул он Р. Е. густым хриплым голосом.

— Здорово! — ответил тот и присел на соседнюю могильную плиту.

— Что-то чудно ты одет, — сказал черноволосый. — Какой же нынче год?

— 1967-й.

— Я умер в 1807-м. Вот ведь как получилось! Мне бы теперь надо корчиться в аду. Я так и ждал, что дьявол изжарит меня с потрохами.

— Хочешь, пойдем вместе в город?

— Подожди маленько… Меня зовут Зеб. То есть Зебюлон по-настоящему, но можешь звать просто Зеб. Ну, а каков сейчас город? Небось, маленько изменился?

— В нем почти сто тысяч.

Зеб разинул рот.

— Да ну! Значит, чуть ли не больше Филадельфии… Ты шутишь!

— В Филадельфии теперь…

Р. Е. осекся. Лучше не называть цифру, подумал он, чего доброго примет за враля.

— Ясное дело, город вырос за полтораста лет, — просто заметил он

— А страна тоже?

— Протянулась до самого Тихого океана.

— Вот те раз! — Зеб радостно хлопнул себя по бедру и тут же поморщился от неожиданной боли: удар пришелся крепко, не будучи смягчен толстыми домоткаными брюками.

— Если здесь не понадоблюсь, так пойду на Запад, — сказал Зеб.

Он помрачнел и злобно сжал тонкие губы. — Да, сэр! — воскликнул он. — Я всегда буду там, где нужен!

— Зачем нужен?

Ответ был кратким и решительным:

— Индейцы!

— Какие индейцы?

— Их будет несметное множество. Сначала повылезают из земли племена, с которыми мы дрались и которых мы переколотили. А потом другие, они никогда и не видели белого человека. Все они вернутся к жизни. Вот где понадобятся мои ребята! Вы, городские парни, для этого не годитесь… Ты видел когда-нибудь индейца?

— Нет. Их здесь теперь не найдешь.

Зеб презрительно взглянул на Р. Е. и хотел сплюнуть, но у него не оказалось слюны.

— Тогда возвращайся поживее в город. Тут скоро будет опасно. Ух, вот бы пригодился мой мушкет!

Р. Е. встал и после минутного раздумья, пожав плечами, собрался идти обратно. Как только он поднялся, могильный камень, на котором он сидел, сразу развалился и превратился в серый порошок, слившийся с такой же серой, ровной землей. Р. Е. посмотрел кругом. Большинство могильных плит рассыпалось, остальные потрескались и с минуты на минуту должны были развалиться. Крепкой оставалась только та, на которой расположился Зеб.

Р. Е. пошел к дороге, ведущей в город. Зеб даже не обернулся. Он сидел и ждал индейцев.

Подойдя к городу, Р. Е. остановился. Здания рушились. На месте деревянных домов лежали груды мусора. Р. Е. подобрал в ближайшей куче несколько щепок. Они были сухие, крошились.

Дальше в городе Р. Е. увидел, что каменные дома еще держатся, но края кирпичей осыпались, зловеще округлились.

— Долго не простоят, — послышался чей-то глухой голос. — Есть одно утешение, пусть слабое: когда дома рухнут, они никого не убьют.

Р. Е. удивленно оглянулся и увидел высокого тощего человека с мертвенно-бледным лицом, похожего на Дон-Кихота. У него были впалые щеки, унылые глаза, жесткие прямые волосы. Одежда на нем болталась, она была вся в прорехах, сквозь которые проглядывала кожа.

— Меня зовут Ричард Левайн, — сказал незнакомец. — Перед тем как это случилось, я был профессором истории.