Елена Хаецкая - Мориц и Эльза

– Что пан желает? – спросила она.

– Что можно съесть у вас в ресторане на два рубля?

– Мясо «Рассвет», фирменное блюдо, – предложила официантка, – шестьдесят шесть копеек. Компот или кофе, все равно, двадцать две копейки. Хлеб – бесплатно.

– Вы спасли меня, – прочувствованно сказал Мориц.

– Не стоит благодарнОсти, – ответила официантка, неторопливо записывая заказ в крошечный блокнотик. – Пан дачнук?

– Я – новый житель, – гордо сообщил Мориц. – Приехал сюда работать.

Женщина улыбнулась, показав два железных зуба.

– Сейчас принесу покушать. Но вам лучше поберечь деньги. Вы не получите ни гроша до пятого числа. Для вас не будут делать исключение.

Мясо «Рассвет» оказалось мягким, кофе – крепким. Бесплатный хлеб Мориц завернул в салфетку и сунул в карман.

В великолепном расположении духа он выбрался на солнцепек из прохлады ресторанного зала. Из маленькой боковой дверцы, которая, видимо, была служебным входом в ресторан, выползла древняя бабка с огромной, битком набитой сумкой и, пригибаясь к земле, зашаркала прочь вверх по улице. В два прыжка Мориц догнал догнал и спросил:

– Бабушка, где здесь улица Партизана Отченашека, дом один?

Она с трудом подняла к нему коричневое, изрезанное морщинами лицо с неправдоподобно ясными голубыми глазами.

– Ась? – переспросила бабка.

– Партизана, говорю, Отченашека улица! – крикнул Мориц. – Дом один.

Она закивала и зашамкала. Потом, видя, что ее не понимают, махнула рукой и показала подбородком.

– Туда иди, туда, – разобрал Мориц. – До озера. Там увидишь.

– Дом один, – приставал Мориц. – Бабусь, дом номер один.

– Да там один только и есть, увидишь.

Она снова потащилась по улице.

Мориц оказался на задах культурного центра «Колос», где росли крапива и лопухи в первозданном изобилии. На склоне железнодорожной насыпи лениво паслась чья-то коза. Пахло пылью и жасмином. Продравшись сквозь кусты, барон вышел к насыпи и пошел по шпалам в направлении, указанном бабкой. Впереди сверкало и переливалось озеро.

На берегу, устланном прошлогодними тростниками, стоял указатель. Во все стороны топорщились маленькие белые стрелочки. На одной было написано «Туалет», на другой – «Культурный центр «Колос», третья указывала в сторону озера. Тонкие черные буквы на ней складывались в слова: «Улица Партизана Отченашека».

«Какая может быть улица в озере?» – подумал барон и, сощурив глаза, посмотрел в направлении стрелочки. Он увидел пирс, в который упирался понтонный мост, небольшой островок примерно в километре от берега и там, на островке, средневековый замок, сложенный из крупных серых камней. Если бы у Морица был бинокль, он разглядел бы на мощной замковой стене белую табличку, а на табличке надпись: «Улица Партизана Отченашека, 1».

Какая, в сущности, банальность – эти провинциальные замки…

Первый этаж. В центре зала – застекленный макет замка, выполненный из гипса. Реконструкция. По стенам – схемы сражений XIII, XIV и XVII веков, под стеклом и в рамочке. Портрет основателя. Портрет завоевателя. Доспех XVI века, растопыривший мощные блестящие конечности в углу, между схемами. Пушечка – опять же гипсовая, но покрытая черным блестящим лаком. Тема – «История замка».

Второй этаж. В нише – застекленный «уголок природы»: на заднем плане нарисованы березы, елки и травка, на переднем стоят чучела лисицы, куропатки, а также муляжи грибов возле пенька. Пенек, разумеется, натуральный. Тема – «Флора и фауна нашего края».

Третий этаж. Два национальных костюма, мужской и женский, несколько пожелтевших газет с историческими событиями, а в центре круглого зала, под стеклом, – упавший ствол березы, солдатская каска и винтовка.

Далее – крутая винтовая лестница на плоскую крышу донжона. Оттуда открывается вид на озеро – синее или серое. По берегам желтая полоса осоки, а дальше – белые дома и возле каждого дома – цветник, мальвы и люпинусы.

Городок и замок вот уже восемьсот лет поглядывают друг на друга. В последние века замок захирел, но потом его, к юбилею, отреставрировали – восстановили честь по чести все как было, а было, между прочим, по последнему слову тогдашней фортификационной техники.

А теперь вот отыскался и хранитель.

То есть, это в городке так считали – «хранитель». На самом деле Мориц фон Рутмерсбах стал владельцем замка, частью его души, и произошло это почти мгновенно.

Разве можно забыть первые минуты на пирсе, когда Мориц шел к нему, все еще не веря, что именно здесь поселили его старая большевичка и двуглавая женщина-мэр, – минуты, когда замок вырастал перед ним, молчаливый и бледный, словно человек в смертельной опасности… Он становился все больше и больше, пока не заслонил собою все. Мориц смотрел на него, задрав голову, а замок стоял перед ним, укрощенный и потерявший былую неприступность, как обращенный в рабство великан, и ждал – какую участь уготовил ему новый хозяин. «Я не оскорблю тебя даже в мыслях», – сказал ему тогда Мориц – и вот, ежедневно оскорблял своими разглагольствованиями у этих, с позволения сказать, экспонатов.

Морица вообще угнетала обязанность водить по замку туристов, следуя «Методическому пособою» – творению Неизвестного Слабоумного. Его нешуточно обижало почему-то, что всем этим посторонним людям глубоко безразличны были Витаутасы и Ольгерды, которые подавляли народные бунты, вылавливали в здешних лесах и вешали на стенах упрямых литовских язычников, дрались друг с другом и с тевтонцами, учреждали поэтические турниры и бесконечно укрепляли, укрепляли свой замок, то возводя новые башни, то подновляя стены.

Только однажды серьезная девочка с толстыми косичками и толстыми коленками, оказавшись в первом же зале (с пушечкой), немедленно вытащила из сумки девчачий блокнот с переводной картинкой-незабудной на обложке и, не отрывая от страничек строгого взгляда, принялась тщательнейшим образом конспектировать каждое слово экскурсии. Для нее Мориц расстарался – сообщил предание о Белой Даме (иногда является в полнолуние). Остальные, как обычно, норовили пощупать доспех и пощелкать ногтем по пушечке.

А потом все эти люди гуськом шли по понтонному мосту прочь от замка и, расположившись на пляже, принимались жевать.

Голод сильно донимал Морица. Вечерами он закалял волю: сидел на крыше донжона и наблюдал, как из культурного центра «Колос» выносят какую-то съедобную контрабанду. Мориц скрипел зубами и читал «Хижину дяди Тома».

Мориц жил в замке, в тесной комнатке под лестницей, откуда наскоро убрали швабры, ведра, тряпки и всякую рухлядь, из которой внимания заслуживала только плохонькая гитара. Она оказалась способной производить звуки, близкие к героическим, и потому была Морицем пощажена. Все остальное Мориц похоронил в котловане, который собственноручно выкопал у северной стены замка. В каморке стояли: кровать с кусачими пружинами, высокая и худая табуретка, служившая журнальным столиком, и алюминиевая вешалка с четырьмя крючьями.